Юджиния
Шрифт:
— А если б ошиблась?
— Я бы заставила себя полюбить тебя такого, какой ты есть. Я уже знала, что полюблю тебя. Что ты предназначен мне.
Этого было достаточно для объяснения. Он сжал ее губы своими губами, и их языки коснулись.
— Это необъяснимо словами. Высказанные слова — это только оттенки, намеки, тени. А в глубине все гораздо тоньше, — сказала она.
— Переживания души всегда были самыми трудными для выражения. Муками писателя, которые каждый преодолевал по-своему. Потому еще, что в каждое слово они вкладывали и часть своей души, если не
Ему нравилось, как она слушала. Более внимательных испытывающих глаз он не встречал. Ему нравилось ей рассказывать, он знал, что через рассказ люди приближаются друг к другу. Но существовала еще другая близость, и в этой близости он ожидал: еще немного времени — и она станет совершенна. Все, что он накопил, знал, собрал, он вкладывал в нее, передавал, обучал, распускал…
Во сколько бы Юджиния ни засыпала, она по-прежнему вставала рано, чтобы сделать ему чай, намазать орехового масла, положить ложку джема, свернуть салфетку. И эта мелочь совсем незначительная забота — была для него дороже всего в мире. Эта была деталь, которую он ценил больше, чем само полотно. Он никогда не верил в сказанные слова, это был пустой звук, он всегда верил в штрихи, незаметные детали, в пустяки, из них, и только из них вырисовывался портрет. Создавался образ.
Каково же было его удивление, когда на следующее утро, на кухне, за столом он застал мистера Нилла. Мистер Нилл никогда не вставал поздно. Но дело было не в том.
— Я все думаю, что в этом такого особенного — есть на кухне, и почему в зал вас можно заманить только на обед? Я попробую, если вы не возражаете?
Он улыбнулся. Юджиния налила отцу кофе и сделала обычный тост с джемом из мандариновых корок. Они сидели втроем. Она напротив них. Юная леди перед двумя мужчинами. И в этом что-то было. Окончив, мистер Нилл встал и сказал:
— А в этом что-то есть…
Поблагодарил за кофе и, взглянув на Юджинию, попрощался.
Юджиния с улыбкой смотрела на Александра.
— Так ты весь дом переучишь, и они будут питаться на кухне.
— Не дай бог, тогда нам придется переезжать в зал и чувствовать себя потерянными в его высоких одиозных стенах.
В дверь позвонили, еще через минуту Дайана принесла розы для Юджинии, две корзины, и пошла наверх.
Он прошел в кабинет, сел за стол и задумался.
В два часа дня он заехал за Мишей, и они поехали забирать машину. Это был шоколадного цвета лимузин с кремовыми сиденьями.
— И это буду водить я! — воскликнул его друг, подпрыгнув от радости.
Александр показал ему несколько кнопок, все было автоматическое, к хорошему привыкаешь быстрее, чем к плохому, и они поехали смотреть дом и место Мишиной работы.
Александр не ел сегодня с Юджинией, и она знала, что он вернется не один. Они шли по дому.
— И это твой дом?!
Главный лакей, воспитанный по староанглийской моде, вежливо приблизился и спросил:
— Вы хотите что-нибудь выпить, сэр? Миша обалдело уставился на него, не веря.
— Нет, спасибо, Джордж, не сейчас.
Они поднялись наверх и сели в просторном зале
Он обратил внимание, как Миша ощупал ее взглядом, когда она выходила, чтобы им не мешать.
— Ты, я смотрю, неплохо устроился! — пошловатая игривая гримаса поплыла на его лице.
— Не болтай, Миш, глупости. Юджиния — это единственное, что есть у меня в мире. И ее никто не смеет касаться ни взглядом, ни словом. Ни тем более обсуждать, запомни это, она вне обсуждения.
Их взгляды скрестились.
— Хорошо, хорошо, что ты так завелся.
— Извини, это прошлое и воспоминания. Не важно, ты здесь ни при чем. Давай ешь.
— В жизни не ел таких обалденных бутербродов, что там внутри — золото?
Он улыбнулся:
— Теперь будешь есть каждый день.
— И уверяю тебя, не буду жаловаться. Они рассмеялись.
— Можно посмотреть дом? Никогда не был в приличных домах в Америке. Первый раз.
— Конечно, только наешься сначала.
После второй чашки чая он повел его смотреть дом.
— И весь этот дом твой?!
— Нет, половина.
— Они, наверно, обалденно богаты? — Достаточно.
— Как ты подцепил такую?..
— Миша!
— А, да, извини. Я все забываю, что ты респектабельный человек теперь.
— Это здесь ни при чем. Я не хочу, чтобы ты, как лакей, копался в грязном белье господ, обсуждая. Я хочу для тебя совсем другой жизни, на высоком уровне, равным среди равных. И не хочу, чтобы тебе потом было стыдно за свои слова.
— Извини, я ценю все, что ты делаешь для меня.
— Я также хочу, чтобы вечерами ты ходил на курсы английского языка и выучил его как можно скорей. Без него ты никуда не двинешься. А потом… У Юджинии много друзей и подруг, и не случится ничего плохого, если одна из них будет осчастливлена красивым мальчиком оттуда. Ты не против?
— Даже очень нет!
— Пойдем, я тебя поближе познакомлю с твоей будущей хозяйкой.
Они поднялись в библиотеку Юджинии, где она читала. Он постучался и официально представил их. Юджиния рассмеялась и сказала, что с завтрашнего дня он свободен.
— Как, с самого первого дня работы? — Миша говорил на ломаном, ужасном английском.
— Твой первый день работы был сегодня. Я думаю, что это надо отпраздновать, если в жизни что-то достойно празднования.
И он повез Юджинию и Мишу в тот дорогой ресторан. Где они были первый раз; они провели весь вечер вместе.
Первую часть дня Александр писал, вторую — посвящал Юджинии. У нее была страсть кататься на лошадях, и он возил ее кататься, со временем объездив все фермы-ранчо в округе штата. Возвращаться обратно надо было до пяти часов, чтобы мистер Нилл не увидел ее в сапогах или не почувствовал запаха: он был категорически против, чтобы грубые спинылошадей носили на себе нежные косточки Юджинии. Нужно было видеть ее гарцующей на лошади и сколько это ей доставляло радости, как галопом неслась она со склона, мастерски управляя поводьями.