Юг! История последней экспедиции Шеклтона 1914-1917 годов

Шеклтон Эрнест Генри

«Мы заняли свои места так, как сказал Уайлд. Склоки по поводу лучших мест не было, но было заметно, что была какая-то суета по распределению банок.»

«Рикенсон, который был болен и слаб, но очень счастлив, получил место в лодке прямо над плитой, а моряки, прожившие под Стэнкомб Уиллс несколько дней, пока он был вверх ногами на пляже, негласно претендовали на места под ним как на свои собственные и толпились возле него как один. Ещё одну верхнюю банку слева в этой лодке Уайлд предложил одновременно Хасси и Лизу, сказав, что первый, кто соберёт свои вещи в мешок, сможет занять эту койку. Пока Лиз высчитывал плюсы и минусы, Хасси собрал свой мешок и залез наверх, а Лиз только определил, что плюс всё-таки был. Таким образом,

четверо человек расположились наверху на банках в Дадли Докере и пятеро, включая Хасси, на Стэнкомб Уиллс, остальные улеглись на полу».

Первое время пол был покрыт снегом и льдом. Потом он был подчищен и на камни постелили оставшиеся части палаток. Под защитой этого тесного, но сравнительно роскошного помещения, в партии вновь воцарилась бодрость духа. Вьюга, однако, вскоре выявила недостатки архитектуры хижины и сквозь щели между камнями проникала мелкая снежная пыль. Снаружи развесили Джайгеровские спальные мешки и куртки и, спаянные снегом и надёжно примороженные к стенам, они эффективно сдерживали эти порывы.

Поначалу приготовление пищи осуществлялось снаружи под прикрытием скал, дополнительную защиту которым предоставляла стена из-под упаковок провизии. Там располагались две жировые плиты, изготовленные из старых топливных бочек, но однажды, когда вьюга была необычайно сурова, еду попытались приготовить внутри хижины. Это означало, что было не избежать копоти, оказывающей вредное воздействие, и некоторые пострадали от дымной слепоты, схожей со слепотой снежной, очень болезненной и требующей внимания медиков.

Вскоре установили дымоход, сделанный Керром из жестяной подкладки одной из упаковок с сухарями, и вывели его через жестяной кренгельс в брезенте крыши прямо между килями двух лодок, проблемы с дымом ушли в прошлое. Позже к дымоходу приделали ещё одну старую топливную бочку, окружавшую дымоход так, что на одной плите можно было готовить одновременно два котелка. Те, чьи койки располагались возле плиты, страдали от последствий локальной оттепели, вызываемой её теплом, но это нивелировалось возможностью согреться теплом приготовляемых порций бифштекса и хуша, распространявшимся в процессе готовки, и также возможностью согреться менее удачливым товарищам. Еда состояла, как правило, из порции хуша или одного — двух кусков сахара.

Кок и его помощник, в роли которых позже выступали по очереди, вставали около 7-ми утра и к 10-ти часам завтрак, как правило, был готов.

Упаковки с едой позже разместили широким кругом вокруг печки и те, кому посчастливилось быть рядом, могли просушить свои вещи. Так, чтобы всем было одинаково выгодно от этого, был устроен своего рода «Центральный почтамт», каждый человек, занимал своё место у печи только один день, перемещаясь на следующий. Таким образом, в конечном счёте, каждому удалось просушить свою одежду и жизнь виделась в более ярком свете.

Большой проблемой хижины было отсутствие света. Брезентовые стены были покрыты сажей, а сугробы, накапливающиеся вокруг, делали жизнь её обитателей государством вечной тьмы. Лампы, изготовленные из банок сардин и кусков хирургических бинтов в качестве фитилей и наполняемые тюленьим жиром в качестве горючего, кстати, считавшимся большим деликатесом, были скорее средством сохранения ограниченных запасов спичек, нежели осветительными приборами.

Уайлд стал первым, кто решил эту проблему, вшив в брезент стены стеклянную крышку хронометра. Позже добавили ещё три окошка, материалом для которых стали пластиковые панели моих фотографических пластин, которые я оставил в вещьмешке. Это позволило обитателям пола, кто находился рядом, читать и шить, значительно разнообразив их времяпрепровождение.

«Наша библиотека состояла из двух книг стихов, „Экспедиции Норденшёльда“, одного или двух порванных томов „Энциклопедии Британника“ и поваренной книги, принадлежавшей Марстону. Наша одежда, и так никогда не выглядевшая презентабельно, несла отпечатки почти десяти месяцев грубого использования и нуждалась в постоянной починке, чтобы сохранить её хоть как-то.»

Поскольку пол хижины поднимался

за счёт добавления очищенной гальки, с которой убирали большую часть снега, то в холодную погоду он оставался сравнительно сухим. Когда, однако, температура поднялась чуть выше нуля, что иногда случалось, хижина превратилась с дренажный колодец для всех окружающих её возвышенностей. Уайлд первым заметил это, отметив однажды утром, что его спальный мешок находился практически на плаву. Остальные обнаружили свои спальные места в схожем состоянии и, поэтому, операция по откачке воды началась незамедлительно. С пола были убраны камни и выкопано большое отверстие, в мрачной глубине которого стремительно накапливалась вода. Используя для откачки котелок, они вычерпали свыше 100 галлонов грязной воды. На следующий день были вычерпаны ещё 150 галлонов, а ночью пришлось даже вставать на дежурство, ещё более 160 галлонов были вычерпаны в течение последующих суток, один человек патетически заметил в своём дневнике: «Вот что означает для нас приятная, мягкая, высокая температура, не зря мы предпочитаем холод.» В конце концов, разобрав часть стены, ребята прорыли длинный канал, доходивший почти до моря, тем самым полностью решив эту проблему. Дополнительные меры предосторожности предпринимались путём откапывания снега, который окружал хижину после каждой метели, а иногда и полностью покрывал её.

Огромный ледник, впадающий в залив позади хижины, постоянно угрожал партии. Колоссальные глыбы льда весом во многие тонны с завидной периодичностью откалывались и падали в море, вызывая огромные волны. Однажды Марстон находился вне хижины, отрывая киркой на обед замороженного тюленя, когда услышал грохот «наподобие артподготовки». Посмотрев вверх, он увидел одну из этих огромных волн, более тридцати футов высотой, надвигавшуюся через залив и угрожавшую смыть хижину и её обитателей в море. Поспешно выкрикнутое предупреждение заставило людей высыпать наружу, но, к счастью, лёд, заполнявший бухту, погасил мощь волны настолько, что, хотя она и затекла под хижину, но ничего не унесла. Бежать было особо некуда, и поэтому, если бы их смыло в море, то уже ничто не смогло бы их спасти.

Постепенно они стали привыкать к тьме и грязи, и некоторые записи в их дневниках отображают, как они воспринимали условия, в которых жили.

«Хижина становится грязнее день от дня. Всё покрыто сажей. Мы достигли предела, за которым дальнейшая копоть от плиты, ламп, и иже с ними незаметна. По крайней мере, приятно чувствовать, что мы сами не такие же грязные. Наш галечный пол едва ли вынесет испытание светом без дрожи и выражения неодобрения его состоянием. Жир, смешанный с оленьим ворсом, кусочками мяса, осокой и пингвиньими перьями сцементировал камни. Время от времени у нас происходит уборка, но свежая поставка напольного покрытия не всегда возможна, так как вся галька замёрзла и похоронена под снегом в глубине косы. Таков наш Дом, Родимый Дом.»

«Все суставы ноют от пребывания на жёстком щебнистом полу, на котором устроены наши постели.»

Чуть позже, тот же снова пишет: «Теперь, когда сквозь окно Уайлда в нашу хижину проникает свет, то можно начать „видеть“ вещи изнутри. Ранее один полагался на осязание, ориентируясь по замечаниям тех, на чьи лица непреднамеренно наступал, продвигаясь к двери. Глядя вниз, в полумрак, в дальний конец, можно заметить два очень маленьких дымных факела, тускло освещающих пятерых, старающихся скоротать время в чтении или болтовне. Это Маклин, Керр, Вордье, Хадсон и Блэкбороу — последние два инвалиды.»

«Центр хижины заполнен ящиками, которые служат кроватями поваров, разделочными столами для мяса, ворвани и засохших объедков, которые Лиз хранит в своём спальном мешке. Ближе к концу занятого плитой места по одну сторону расположились Уайлд и Маклрой, Хёрли и Джеймс по другую. Марстон почти всю ночь и день занимает гамак, который свисает напротив входа. Так как он очень большой, а вход очень маленький, об него неизменно ударяются все, кто входит и выходит. Его словарный запас в этот момент занятен.»