Юго-запад
Шрифт:
Люк немецкого танка с грохотом захлопнулся, и «тигр» двинулся вдогонку ушедшей вперед колонне.
Улыбочка остался один.
Начало темнеть. Сверху медленно падали редкие снежинки. Было до странности тихо, и это сейчас пугало его больше всего.
Вчера утром ему тоже пришлось ездить в артдив. Теперь, внимательно осмотревшись, он понял, что ему нужно проехать еще километра три и взять вправо. Там, между полотном железной дороги и берегом озера Веленце, находились огневые позиции батарей. Но куда же будут артиллеристы отходить, если единственная
Улыбочка выбрался из кювета, попробовал завести мотоцикл и тихо засмеялся от радости, когда его мотор, несколько раз стрельнув, завелся, как новенький.
Он проехал километра два, осторожно, на малом газу, все время посматривая направо, чтобы не пропустить поворота. В густой синеве надвигающейся ночи впереди на шоссе возникло вдруг что-то темное, похожее и на грузовик и на бронетранспортер. Немцы? Или свои? На всякий случай Улыбочка свернул с дороги и, как тогда там, при встрече с вражескими танками, лег в кювет.
Машины приближались. Гусеничный бронетранспортер натужно тянул на буксире крытую полуторку с развороченным мотором — похоже, штабную или рацию. За ними, как конвой, шли броневичок «БД-04» и «виллис».
«Свои,—вздохнул Улыбочка.—Отходят... Может, это артдив? Только ведь на немцев идут... Прямо на немцев».
Он выскочил на середину шоссе и замахал обеими руками.
Бронетранспортер остановился, дверца открылась, и чужой недовольный голос спросил:
— В чем дело?
Улыбочка подошел ближе:
— Это артдив?
— Какой к черту артдив? В чем дело?
— Немцы там... Танки немецкие в тыл прошли, на Киш-Веленце. Семь «тигров».
— Это точно?
— Честное слово, точно!
— А ты сам что тут делаешь?
— Артдив ищу.— Улыбочке наконец удалось разглядеть погоны говорившего с ним человека.— Артдив нашей мехбригады, товарищ майор. Отходить ему приказано...
— Нам вот тоже отходить приказано.— Майор минуту подумал, потом обернулся внутрь бронетранспортера.— Что будем делать, старшина?
— Боюсь, не выдержит полковник, в медсанбат бы надо,— ответили ему.— Ехать нужно. Не здесь же стоять. Проскочим!
— Ехать надо, правильно! — Майор протянул Улыбочке руку.— Спасибо, солдат, что предупредил. Счастливо тебе найти свой артдив!..
— И вам счастливо!
Позади, около «виллиса», сверкнуло пламя и, тяжко тряхнув землю, грохнул снаряд.
— Засек все-таки, мат-ть его! — выругался майор.— Гони!
Бронетранспортер дернулся, медленно пополз вверх по шоссе. За ним потянулась на буксире дребезжащая полуторка, следом — броневичок и уцелевший «виллис».
Улыбочка кинулся к своему мотоциклу. Но успел пробежать только шагов пять. Новым разрывом его швырнуло в сторону от дороги. Даже сквозь зажмуренные веки он увидел яркую вспышку и, словно сразу ослепнув,
Командир бригадного артдива майор Подольский, прислушиваясь к доносившемуся со всех сторон орудийному гулу, пытался по карте разобраться в обстановке.
Начинались ранние январские сумерки. Снегопад почти прекратился, и в мягкой предвечерней синеве стали проясняться смутно очерченные дали. С севера, со стороны озера Веленце, безмолвно лежавшего подо льдом, подул ветер.
Почти двое суток дивизион поддерживал в обороне мотострелковые батальоны. Батареи вели огонь посменно: пока остывали одни орудия, стреляли другие. Но теперь артиллеристы молчали. Были выведены из строя семь пушек, погибло или ранено больше половины расчетов. Да и никто не знал, куда стрелять, где сейчас свои, где немцы. Наблюдательный пункт на вызовы не отвечал, два связиста, посланные один за другим на линию, обратно не вернулись, и последнее, что было известно Подольскому: пехота ведет уличный бой против немецкого танкового десанта в Гардони, в трех километрах от огневых позиций дивизиона. Об этом рассказал шофер бронетранспортера, вывозивший оттуда тяжело раненного полковника из штаба армии.
Разметавшись на узкой прибрежной полоске между озером и пустынной, развороченной снарядами насыпью железнодорожного полотна, дивизион ослеп и оглох. Автотягачи, забросанные для маскировки снегом, стояли на самом берегу, среди рыжих обледенелых тростников. Сюда же были свезены разбитые орудия и раненые солдаты. Лежа на насыпи между шпал, за шоссейной дорогой следили выделенные от батареи наблюдатели...
Огонь противника усилился. Несколько снарядов разорвались по эту сторону железнодорожной линии, там, где стояли тягачи.
— А ведь и нащупать может! — Подольский натянул перчатку, посмотрел вверх вдоль насыпи и вдруг замер. На рельсах, беспомощно скребя руками снег, лежал человек в полушубке, без ушанки, с автоматом на шее.
Вместе с телефонистом Подольский перенес его в укрытие. Под расстегнутым полушубком па гимнастерке раненого зеленели измятые погоны рядового с малиновой пехотной окантовкой.
— Видать, посыльный, — сказал телефонист.
Солдат был ранен в грудь и в левую ногу. Когда Подольский полез было к нему в нагрудный карман гимнастерки за документами, он открыл глаза, осмотрелся пустым помутневшим взглядом:
— Артдив надо...
— Какой артдив?
— Наш... Семнадцатой бригады...
Подольский стал около него на колени»
— Я командир артдива! Ты слышишь?
Казалось, солдат кивнул.
— Ты слышишь! Я командир артдива! — повторил Подольский.
— Ласточкин я, — вдруг заговорил солдат. — От Та... Талащенко, майора... Отходить вам приказано... Каполнаш-Ниек...
Гул артиллерийской стрельбы переместился левее. Стали явственнее слышны отдельные, очень близкие разрывы. Во тьме сверкнула вдруг желтая мгновенная вспышка света, и тотчас же послышался близкий выстрел пушки.