Юконский ворон
Шрифт:
Офицер ловко перетянул бечевкой листы набора с повестью Загоскина и зажег сургуч. Горячая лава упала на бумагу. Жандарм медленно размазал сургуч и опустил на него печать. Двуглавый орел распростер на бумаге острые крылья.
? Чем, однако, вызвано запрещение? ? спросил человек во фланелевой куртке, не глядя на офицера.
? Господин министр по докладу ценсурного комитета остался недоволен статьей о крепостном праве, ? объяснил офицер. ? Кроме того, в сочинении Лажечникова об индейцах…
? Загоскина, ? невольно поправил редактор.
? В сочинении об индейских племенах господин
Загоскин и редактор напряженно слушали, что скажет офицер дальше.
? Господин Лажечников…
? Загоскин, ? снова сказал человек во фланелевой куртке.
? Путаю я всегда этих сочинителей ? оба историей увлекаются. Так, у господина Загоскина описан случай свержения какой-то девицей начальника над дикарями. Нельзя. Пусть подобный случай даже и произошел. Но зачем его выделять? Вот если бы описать, как дикари молятся всевышнему за здравие царствующего дома…
Офицер мечтательно вздохнул.
? Заговорился я с вами, господа, ? сказал он и передал сургуч унтеру, прибавив:? Опечатай приборы.
Офицер поднялся со стула и потянулся за бумагами, лежащими в конце стола. Вслед за этим раздался глухой стук ? на пол упал горшок с померанцем. Офицер задел его эфесом сабли.
? Какая жалость!.. ? сказал он растерянно. ? Я ведь сам любитель… Citrus vulgaris…
Редактор стоял не шелохнувшись. Красные пятна горели на его щеках. Цветок лежал на полу, была отчетливо видна сеть тонких белых корней в черных комьях земли.
? Прискорбная случайность, ? промолвил сокрушенно жандарм, склоняясь над цветком и трогая черепки концом сабли. ? Помочь ничем нельзя-с. Стебель сломан… Хрупкое создание…
? Кончайте скорей свою церемонию! ? крикнул редактор, отворачиваясь к стене. На нем лица не было. Плечи тряслись под фланелевой курткой.
Когда все бумаги, станки, шкаф были опечатаны, жандармы ушли, унося с собой кипы бумаг.
? Вы знаете, ? сказал редактор Загоскину, зябко кутая горло в красный фуляр, ? российские жандармы владеют какою-то тайной… Безусловно, они знают основы животного магнетизма, месмеризма или чего-либо вроде этого. Подумайте только, добродушный по существу пожилой человек в каске с султаном внушил мне ужас, ? мне, прочитавшему тысячи книг, мне, знающему наизусть «Фауста»… И этот цветок, и рассуждения о торжестве полицейской печати! Это ужасно!.. ? Редактор хрустнул пальцами. ? Вряд ли мне дадут умереть спокойно, и как страшно ощутить ? пусть на мгновение ? раба в себе!..
Загоскин молчал. Знакомая черная завеса возникла перед его глазами. «Не везет, как не везет мне, ? подумал он. ? Правитель и Рахижан украли материалы, а теперь ? рухнула последняя надежда рассказать людям о том, что ты думал, что мучило тебя. Ворон ? судьба… Но все ли потеряно? Могу ли я еще бороться?» ? уже спокойно решал он про себя.
? Я очень многим обязан вам, ? сказал Загоскин редактору. ? Разрешите крепко пожать вам руку. Оставляя вас, льщу себя надеждой, что вы вспомните меня в трудную минуту… Я помогу вам, если это будет нужно. ? И он вышел из редакции поспешно и решительно, сутуля плечи и опустив голову, но весь полный решимости вести борьбу до конца.
ГЛАВА
Он вошел в подъезд министерства, поднялся по обитой коврами лестнице, проследовал по сияющей глади паркета и остановился у дубовых дверей приемной. Высокая особа была занята, приема у нее пришлось ждать более часа. Наконец глухая дверь распахнулась, и Загоскин увидел в глубине комнаты сухого, изможденного человека со звездой на груди. Он был так мал и сух, что звезда казалась больше, чем его лицо. Важная особа встретила Загоскина радушно, пригласила занять место напротив себя.
? В отставке? ? спросил сановник, показывая перстом на мундир Загоскина. Бриллианты сверкнули на груди особы.
? Разжалован, ? ответил тот, бледнея.
Загоскин привык к тому, что вслед за этим вопросом обычно следовал второй ? о причинах разжалования. Он приготовился к возможно спокойному ответу.
? О чем просите?
? Ваше высокопревосходительство! Выслушайте меня. Во время похода по Русской Америке я открыл на реке Квихпак золото. Этому не придали должного значения. Пагубный пример продажи форта Росс в Калифорнии иностранцу вынуждает меня просить милостивого вашего внимания к делу о юконском золоте. Припадаю к стопам… ? заключил Загоскин, внезапно вспомнив о том, что есть такое выражение для обозначения крайней зависимости от лица повелевающего.
? Напрасно, любезнейший, ? промолвил сановник, по-старчески шаркая ногами под столом. ? Припадают лишь к стопам монарха, а я ? только его слуга. Про золото в Америке мне уже докладывали. Изъясните коротко о своем открытии.
Сановник, прикрыв глаза, выслушал Загоскина.
? Ничего поделать не могу, ? сказал он спокойно. ? Ради выгоды империи об этом золоте следует молчать. Калифорния объята беспорядками, ? именно открытие золота вызвало их. Объявив о золоте на Аляске, мы ввергнем колонии в трудности и не сможем удержать их под своею властью. Не просите… Считаю ваше сообщение государственной тайной. За известие ? благодарю, но вместе с этим приказываю и молчать…
«Напрасно! Все напрасно… ? думал Загоскин. ? „Припадаю к стопам“!.. Экое выражение подлое, экзекуторское какое-то. Спокоен сановник, видно, еще павловской выучки. Ничем не прошибешь…» Он поднялся с места.
? Необъятность диких земель, ? заговорил сановник, ? трудности управления, близость владений других наций ? все это приведет к тому, что мы можем утратить наши владения в Северной Америке. ? Он вынул осыпанную алмазами табакерку и отправил в ноздри большую понюшку. ? Ваше рвение достойно похвалы, но рвение это напрасно. Прошу вас не уходить совсем, а обождать немного в приемной…
Загоскин вышел из кабинета. Через несколько минут к нему подошел важный, похожий на журавля секретарь и протянул небольшой голубой конверт.
Загоскин раскрыл его уже на улице. Краска стыда и обиды покрыла его щеки. В конверте лежали две двадцатипятирублевые ассигнации и записка:
«Слово ? серебро, а молчание ? золото. Эполеты когда-нибудь вернешь. Прими деньги из фонда вспомоществования нуждающимся лицам благородного сословия…» Далее стояла подпись, как бы извлеченная из архивов восемнадцатого века.