Юлька и собиратели
Шрифт:
Уже заходили на второй куплет, когда из развалин донеслось гулкое «Э-ге-гей». Со стен и ветвей с шумом взлетели испуганные птахи, по развалившейся лестнице простучало несколько камней, и скоро на фоне широкого тополиного ствола появился улыбающийся дядя Ваня «Колобок»:
– Эй, не сжарились? Желающих освежиться прошу внутрь.
Юлька сразу рванула вперед, легко прошмыгнула в зазор между стволом и стеной, но, едва очутившись внутри, опасливо поежилась. Прохладно-то прохладно, но темно, тесно, неуютно. Над головой – возмущенные густые ветви непривычно раскидистого тополя, под ногами – недобро шевелящиеся шапки кустов.
– Осторожно, не упади! Видишь, от пола ничего не осталось. Иди по стеночке, – наставлял дядя Ваня «Колобок» неожиданно раскатистым, глубоким басом. – Уступчик видишь? Вот по нему и иди. Он каменный, надежный.
– Спасибо, – Юлькин голос звучал полнее и взрослее обыкновенного.
– Храм, наверное, был, – мелодично предположила тетя Света.
– Ну-ка… – дядя Володя, спев несколько высоких нот, прислушался к певучим отзвукам. – Акустика что надо! Будем петь? – подмигнул он Юльке.
Юлька засмущалась: они-то будут, а вот она – разве что послушать.
– Будем-будем, – почти пропела тетя Света.
– А на четыре голоса? – лукаво прищурился дядя Ваня «Колобок».
– А запросто, – рассыпалось колокольцами смеха серебристое сопрано.
Тетя Света напела Юле ее, Юлин вариант знакомой мелодии. Юлька, старательно заучив, спела его для проверки во весь голос, и ни разу не сфальшивила. Собиратели, поговорив о чем-то своем, музыкальном, затихли. Дядя Ваня с дядей Володей уставились на тетю Свету, но первый жест ее был обращен к Юльке: начинай, мол! Юлька волновалась, голос дрожал, срывался, но серые глаза тети Светы смотрели с таким спокойствием, будто она точно знала, что все получится.
Уже последние слова прозвучали, уже, по короткому жесту тети Светы, дружно и стройно смолкли голоса, уже многозвучное, утихающее эхо растаяло в зачарованно недвижной листве, а Юлька все не могла оправиться от восторга. У нее получилось встроиться в это многоголосье! Не просто встроиться: спеть по-своему! Хотя какое ж по-своему? Нет! не по-своему и не по тети Светиному, потому что в общем пении ее, Юлин, голос звучал не так, как в одиночку. И бас дяди Вани, и сопрано тети Светы и тенор дяди Володи – все звучали иначе, богаче, сочнее, и как будто их не четверо всего было...
А если бы однажды голоса всех-всех людей, и вообще все на свете звуки слились вместе, вот это был бы хор! Чудо, а не хор! И ведь каждый звук уже таит в себе часть этого чуда! Надо только суметь почувствовать это...
Притихшая Юлька по-новому вслушивалась: как разнятся шаги собирателей, как осыпаются камни, как звенят птицы, тарахтят в шелестящей траве кузнечики, хрустит под ногами песок, как переговариваются тетя Света с дядей Ваней, как шумят проезжающие машины, лаются собаки, взвизгивает старая калитка, как позвякивает и постукивает посуда, журчит вода в рукомойнике, скрипит кровать, шуршат подушка с одеялом, покряхтывает, засыпая тетя Зина…
Ясеневка погрузилась в ночную тишину и задремала, а Юлька все не спала, стараясь уловить утихающее эхо дневного многозвучия. Но только ровно билось сердце, да мягко постукивал в окно высоченный лопух, унизанный гроздьями звездчатых репешек.
<p style="margin-bottom: 0cm">