Юморески и другие пустячки
Шрифт:
Кажется, только это обстоятельство и спасло Лазаря от порки и от карцера.
Несколько дней прошло, пока он пришел в себя и, уступая настояниям Марфы и мольбам Марии, снова отправился искать работу. Хотя Лазарь был высококвалифицированным резчиком по дереву и все признавали, что руки у него золотые, сейчас он готов был взяться за любое дело, лишь бы с него не спрашивали документов. Он попросился в конюхи в Кесарийском цирке, но там его подняли на смех. Страдания не прибавили Лазарю сил, выглядел он так, словно вот-вот заново отдаст Богу душу. Он вызвался работать погонщиком мулов у некоего Садока, оптового торговца пряностями, ходившего в длительные трансконтинентальные рейсы, но тот побоялся, что Лазарь
Корчмарь сказал ему:
– Ты мне ни к чему, а вот приведи-ка сюда свою сестру Марию, я ее на руках буду носить, десять процентов комиссионных дам ей.
Ресторатор сказал:
– Не сердись, Лазарь, но ты смердишь,
– Что?!
– Ты уж не обижайся, но у нас самая лучшая кухня во всем крае... К нам римские офицеры ходят... А ты, извини меня, смердишь. Да и кто знает... что ни говори, ты ведь побывал там... по ту сторону. Так что прости, но мы здесь подаем изысканные фирменные кушанья, а ты...
Затем Лазарь попытал счастья у некоего Иоафама, тинктора (красильщика), а также у кориария (кожевника) Элиуда, рассчитывая, что уж здесь-то он никому не будет смердеть. Но оба выставили его, кожевник – потому, что ему стало известно из достоверного источника, какой Лазарь симулянт и мошенник, красильщик – потому, что по праву считал его вероотступником, богохульником и еретиком.
Сломленный душой и телом, Лазарь вернулся домой и рассказал сестрам о своих злоключениях. Между тем Марфа по собственной инициативе обошла своих знакомых, сутора (сапожника) Иоава, сыровара Неффалима и даже содержательницу лупанария (т. е. публичного дома) пани Авенирову, которая подыскивала вышибалу для своего заведения, – все безрезультатно. Узнала она также, что требуются гладиаторы, но одного взгляда на Лазаря было достаточно, чтобы отказаться от этой идеи. Вот и сидели они на кухне, неприбранной и затоптанной, пока даже у Марфы не сдали нервы и она заголосила:
– Да разве ж ты просил Его воскрешать тебя из мертвых, в самом деле!
И тут Мария подняла голову, и прекрасные очи ее засверкали из-под полуторадюймовых ресниц как две звезды, обнаженные руки ее затрепетали, когда она молитвенно сложила их, высокая ее грудь заволновалась от набожного экстаза, и она возгласила:
– Как же это мы не подумали о Нем? Как могли мы забыть Его? Кто же, как не Он, может вывести тебя, брат мой Лазарь, из юдоли скорби, кто иной поможет тебе в беде, избавит тебя от печалей? Приди к Нему, и Он взглянет на тебя своими бесконечно добрыми бархатными очами, возговорит своим изумительным голосом, в котором шумят кедры итурейские и поют волны аскалонские, и протянет тебе руку помощи...
– Факт, – подтвердила Марфа, хотя она из принципа не любила соглашаться с сестрой, – пускай вытягивает тебя из каши, которую Он же и заварил. В конце концов, раз Он умеет воскрешать покойников, значит, Ему ничего не стоит сварганить для тебя маленькую мастерскую с двумя верстаками – хотя бы здесь, на заднем дворе. Ну, что ж ты стоишь, чего ты ждешь?
Итак, Лазарь отправился из Вифании в город Ефраим, где пребывал в ту пору Господь со своими верными.
Но когда Лазарь приблизился к дому, в котором остановился Учитель, он понял, что ему не пробиться сквозь толпы народу. Здесь были иудеи из земли Ханаанской, греки из Сефориды и Тарихеи, множество чужеземцев из Дамаска, Тира и Филадельфии, и все хотели узреть Назарянина; поэтому ученикам Господним, Филиппу из Вифсаиды Галилейской и Андрею, на которых в тот день выпало дежурство, пришлось
После долгого ожидания в очереди Лазарь попал наконец к некоему Симону Искариоту.
– Чего тебе надобно, брат мой? – приветливо спросил Симон.
Лазарь высказал ему свое страстное желание встретиться с Назарянином.
– А где же твоя пальмовая ветвь? – спросил его Симон.
Лазарь объяснил, что на дороге, по которой он пришел, пальмы, как назло, не растут, к тому же он все равно не в силах был бы вскарабкаться на пальму; а на цветочный магазин у него, опять же, пиастров нет. Он повторил свою просьбу пропустить его к Назарянину, скромно заметив, что они довольно давно знакомы и что Учитель непременно вспомнит его и примет вне очереди.
– Господь наш, – сказал Симон Искариот, которого звали также Иудой, – в настоящий момент отсутствует. Он отправился на осляти в Ерушалаим, и народ провозглашает Ему осанну. О том, чтобы отвлекать Его, и речи быть не может. Но вдруг я сумею помочь тебе вместо Него? Расскажи мне, в чем состоят твои трудности.
И Лазарь из Вифании рассказал Симону-Иуде Искариоту, в чем состояли его трудности.
– Дружище, – воскликнул Искариот, – и с такими пустяками ты приходишь к Господу нашему? Боже мой, ну и народ пошел: никакого чувства меры, ни капли такта! И вообще, как ты себе это представляешь? Разве мы бюро по трудоустройству, или кредитный банк, или еще что-нибудь в этом роде? В наших силах сделать, чтобы прозрел слепой от рождения, чтобы пять тысяч семьсот человек насытились пятью хлебами и двумя рыбешками, чтобы человек, тридцать восемь лет лежавший расслабленным, взял постель свою и пошел; мы можем лечить водянку, изгонять бесов, исцелять парализованных, можем даже по воде ходить, если очень уж понадобится – но мы не занимаемся ссудами, оборудованием мастерских, объявлениями о наличии свободных мест и т.д. и т.п.! За кого ты нас принимаешь?
Тут Лазарь тихим голосом выразился в том смысле, что не понимает, зачем же тогда Назарянин соизволил воскресить его, если ему предназначено провести остаток жизни в нищете, долгах и мучительных болезнях.
Тогда Искариот возмутился, восклицая:
– Тебя воскресили ради вечной славы Господа нашего и Отца Его Небесного – и не смей толковать мне тут о каких-то там фельдшерах, мебельщиках и погонщиках мулов! Наконец-то я понял, что тебя только одно интересует: выгода, презренная выгода, даже из божьего чуда ты хочешь выколотить деньги, эти грязные деньги!
Поистине, праведным гневом возгорелся Иуда Искариот.
– К кому же мне тогда обратиться? – пролепетал Лазарь, у которого душа ушла в пятки, если не ниже.
– А мне почем знать? – буркнул Искариот, который в данную минуту уже меньше был Симоном и куда больше – Иудой. – Мы здесь преимущественно интересуемся спасением души и вечной славой. Глотками и желудками в этой стране занимаются господа римляне, пора бы тебе это знать. – Искариот угрюмо оскалился. – Сходи к Понтию Пилату, – небрежно сказал он Лазарю, – этот может построить для тебя целый мебельный комбинат, если ему захочется!
И Лазарь отбыл несолоно хлебавши, хотя, по правде говоря, ему вообще здесь никто и ничего хлебать не предлагал.
Раз уж Лазарь прошел такой долгий путь, он решил отправиться в Город, к вышеупомянутому Понтию Пилату. Не желая появляться на глаза сестрам с пустыми руками, он готов был идти хоть к черту рогатому, если б Искариот ему присоветовал, но пока тот еще никак не мог сделать этого по вполне очевидным причинам.
У Пилата как раз был приемный день. Он сидел на судейском месте на площади, называемой Лифостротон, а по-еврейски Гаввафа. Когда к Пилату привели Лазаря Вифанского и шеф протокола записал его анкетные данные, Пилат взглянул на него с высоты и спросил: