Юнармия

Мирошниченко Григорий Ильич

Народ опять сдвинулся.

На земле лежал труп человека с раскинутыми руками и ногами. На шее у него была привязана толстой проволо­кой чугунная тормозная колодка. Лица нельзя было раз­глядеть, – оно было сплошная черная маска.

Вокруг трупа широко разлилась по земле лужа густого, жирного мазута. Казак принес паклю и бак с керосином и протер лицо утопленника.

– Сомов! – заговорили в толпе. – Сыч!

– Телеграфист Сомов, – сказал комендант. – Его уто­пили из мести. Знаем, чья это работа.

Глава XIX

СЕНЬКА-КРАСНОАРМЕЕЦ

Большими

пушистыми хлопьями падает снег на мерз­лую землю. Ветер с Кубани подхватывает не успевшие упасть снежинки и кружит их над землей.

За поселком по степям, по глубоким балкам, по зуб­чатой горе Бударке, гонит ветер целые тучи снежной пыли. Еще так недавно здесь было лето. Мы бегали босиком по мягкой пылюге, наперегонки переплывали Кубань. А те­перь Кубань скрыта под крепким бурым льдом.

Давно мы не ходили к Порфирию. Андрей велел нам не показывать никуда носа, ждать, пока он сам не придет за нами. Но Андрей не приходил.

Мы с Васькой болтались без дела на дворе.

Почесав затылок и сдвинув на лоб лохматую шапку, Васька сказал мне:

– А знаешь, зря мы запрятали винтовки в нашем са­рае.

– Что же ты раньше думал? – сказал я.

– Ничего не думал. Вы сами должны были думать. Старшие! Начальники! Надо было где-нибудь за поселком зарыть, в поле… Андрей всегда так – давай да давай… Ду­рила твой Андрей, а не командир отряда – вот что!

– Андрея не смей ругать! – крикнул я. – При чем тут Андрей? Мы сами отряд организовать решили, сами и вин­товки крали. Небось никто тебя не заставлял. Сам первый лез.

– Сам, сам, – буркнул Васька и опустил голову.

– Чего же ты хочешь?

– Чего? Винтовки не хочу чтобы у нас в сарае лежа­ли. Забирайте их, куда хотите, – и шабаш.

Я обозлился и сказал Ваське шепотом:

– Да ты что? Очумел? Только начни винтовки пере­таскивать – тебя сразу и зацапают. Трус ты, Васька, и больше ничего. Мы тебя из отряда прогоним. Выроем из земли ящик и вычеркнем тебя из протокола.

Васька ухватил меня за рукав.

– Постой, Гришка. Не трус я. А только страшно чего-то… Вдруг казаки к нам во двор заскочут?..

– Ну да, заскочут! – передразнил я Ваську, а сам при­слушался.

На улице за воротами по мерзлой земле прозвякала подковами лошадь.

– Мимо, – сказал Васька и перевел дух.

Мы присели на камень у ворот. От нечего делать ре­шили закурить. Вытряхнули из карманов перемешанный с хлебными крошками зеленый табак, из толстой серой бума­ги скрутили цигарки и стали пускать серовато-бурый воню­чий дым. Ветер сдувал с наших цигарок крупные искры и кружил их по двору.

Мы курили молча. Васька то слюнявил разваливавшу­юся цигарку, то сплевывал на землю махорочные крошки.

– А как ты думаешь, Гришка, –

вдруг спросил он, когда цигарка у него потухла, – придет Андрей или не придет?.. Может, сходим к нему, а?

В эту минуту с треском откинулась калитка, и мимо нас во двор проскочил Андрей. Он был в серой папахе и дуб­леном полушубке – по-зимнему.

– Андрейка, куда ты? – закричали мы.

Андрей взмахнул на бегу руками и круто повернулся.

– А, здорово, пулеметчики! – сказал он. – Вы что тут делаете?

– Тебя поджидаем, – сказал я.

Васька молчал.

– Да вы чего, ребята, нахмурились? Что, Васька, целы у тебя винтовки, не проворонил?

– Целы, – ответил Васька и посмотрел на меня.

Андрей похлопал Ваську по плечу.

– Ну, молодец караульщик. Благодарность от отряда получишь. А сейчас, ребята, пойдем за Семеном. Его надо к Порфирию сводить.

– Давно пора, – сказал Васька.

Мы двинулись к Сенькиному бараку.

В конце улицы, около вокзала, мы встретили верховых. Они ехали в две шеренги по краям дороги, а между ними шагали грязные, разутые, сгорбившиеся от холода масте­ровые.

– Смотри, Гришка! – сказал Андрей. – И старика Дюбина ведут. Все за Сыча проклятого.

Я толкнул Ваську в бок:

– Вот если будем перетаскивать с места на место вин­товки – и нас с тобой так поведут.

– Боялся я их!

Казаки и мастеровые свернули направо, а мы пошли дальше.

Семен сидел на подоконнике и смотрел на улицу. За­видев нас, он в чем был, без шапки, без полушубка, вы­бежал за ворота.

– Чучела! Раньше не могли прийти! Сижу-сижу, жду-жду, думал, вас уже казаки постреляли. Видели, сколько они мастеровых повели?

– Видели, – сказал Андрей. – В первый раз это, что ли? Каждый день водят. А ты собирайся, Сенька, да жи­вее. К Порфирию, к нашему красноармейцу, пойдем.

Сенька вбежал в дом и сейчас же вернулся, натягивая на себя куртку из красноармейской шинели.

Мы побежали в железнодорожный тупик.

У самых ворот тупика – казачий разъезд.

– Катай назад, а то Порфирия выдадим, – чуть слыш­но сказал Андрей.

Мы кинулись бежать вдоль высокой серой ограды.

За углом, у старых цементных труб, мы остановились.

Эти трубы лежали тут на земле без толку уже четвер­тый год.

– Васька… – сказал Андрей.

– Что?

– Ты меньше всех, тебя не заметят. Стой здесь и по­глядывай за угол. А как уедут казаки, дай знать. Мы в трубах запрячемся.

У Васьки затряслись губы, но он не промолвил ни сло­ва и остался на углу, прижавшись к ограде.

А мы забрались в цементную трубу и просидели там, не разговаривая и почти не шевелясь, с полчаса. Только изредка мы подносили ко рту сложенные лодочкой руки и тихонько дули на покрасневшие, застывшие пальцы.