Юная жена

Форстер Сюзанна

Чейс снял шляпу и запустил пятерню в свои густые волосы. Он напряженно думал. Казалось, мысли причиняют ему физическую боль. Вдруг он развернулся и направился к конюшне.

– Ты куда, Чейс?

– Седлать лошадей. Возьми себе спальный мешок и еды на двоих на... пару дней.

Энни закрыла глаза и произнесла короткую благодарственную молитву. «Вот оно, мое чудо!»

Глава 9

Кроны могучих дубов, сомкнувшись, образовали волшебную беседку, под своды которой почти не проникал бледный лунный свет. Далекие звезды мерцали в холодной вышине,

напоминая о вечном.

После часовой скачки ночная безмятежность успокоила Чейса. Однако он до конца не был уверен, правильно ли поступил, взяв с собой Энни. С другой стороны, мысли о том, что она делает одна, тревожили бы его всю поездку. К тому же Джек-Неудачник мог нанести визит в дом человека, упрятавшего его за решетку.

Свежий ночной ветерок мягко шелестел листвой. Убаюканный тишиной, Чейс вдруг поймал себя на том, что постоянно думает об Энни. Она же молчала всю дорогу. Он оглянулся через плечо:

– Ты рада, что снова здесь?

Она была удивлена, что он обратился к ней.

– Да. Я очень рада.

Улыбка заиграла на ее лице, и Чейс понял, что для нее ценно даже самое маленькое проявление доброты. Приятно все же немного порадовать того, у кого ничего нет. Чейс иронично улыбнулся над своими банальными выводами.

Через минуту что-то вновь заставило его задуматься. Перед глазами забрезжил образ девушки, даже девчонки, ее глаза широко раскрыты, рот исказился в крике... Видение пропало прежде, чем он уловил другие детали. Но он понял, кто это был. Энни Вэлс! Да, это она в свои шестнадцать. Чейс пытался вернуть ее образ, вспомнить хоть что-нибудь еще, но сознание вновь толкнуло его в настоящее – так же безжалостно, как и в прошлое. Он бросил взгляд на молчаливую всадницу, Энни Вэлс, которую знал сегодня. Лунный свет играл в ее волосах, и хотя ночь размыла черты лица, Чейс видел в ее глазах тревогу.

– Что-нибудь не так? – спросила она, когда они поравнялись.

– Нет. Мне только показалось, что я кое-что вспомнил.

– Обо мне?

Жар в ее голосе тронул Чейса, но ему не хотелось, чтобы она расспрашивала дальше.

– Нет, это было что-то другое, кто-то другой...

– А-а, – протянула она разочарованно.

Энни придержала лошадь и опять отстала. Так они продолжали свой путь. Жалобный вой кайотов доносился издали. Казалось, он еще больше усугублял их разобщенность.

Прошло еще полчаса, прежде чем Чейс и Энни достигли заброшенной шахты. Чейс привязал лошадей неподалеку в рощице и оставил Джема присматривать за ними. Место, которое он нашел для ночлега, защитило бы их от ветра и непогоды. К тому же отсюда открывался великолепный вид.

Шахта была пуста, но беспокойство не покидало Чейса. Он положил свернутый спальный мешок под голову и попытался заснуть. Лежа в нескольких футах от него в своем спальнике, Энни смотрела на черное небо и мерцающие россыпи звезд на нем. Она была так безмятежно спокойна, когда Чейс взглянул на нее. Он вновь вспомнил образ испуганной девочки, и его томление усилилось. Бывшие партнеры не могли тогда ничего толком рассказать ему о случившемся, потому что их не было рядом, когда он нашел ее. Только одна Энни знала все подробности.

Он положил руку на бедро и сквозь толстую ткань нащупал рубец от ножевой раны.

– Расскажи мне о Коста Браве, – попросил он тихо.

Энни повернулась и посмотрела

на него:

– Что ты хочешь знать?

– Где я нашел тебя? Как был ранен? Все...

Энни вылезла из спального мешка и села, обхватив руками колени. Она рассказала ему большую часть их истории в свой первый день в хижине. Но он не верил тому, что она говорила тогда. Теперь он, наверное, был готов слушать.

– Я погибла бы, если б не ты. – Энни изо всех сил старалась сдержать волнение, когда рассказывала, как монастырь обстреливался повстанцами. Она пряталась в часовне, когда один из нападавших нашел ее и поднял винтовку. Солдат прицелился, но вдруг выронил оружие. Так она впервые услышала звук хлыста Чейса.

– Он метнул нож, – продолжала Энни, вспоминая ужасную схватку, которая закончилась смертью повстанца. К счастью, Чейс был ранен в ногу, а Энни достаточно разбиралась в медицине, чтобы остановить кровь и наложить повязку.

Чейс внезапно прервал ее и сам повел рассказ. Сосредоточившись, он вспомнил о долгих поисках священника, когда инфекция разнесла его рану.

– Моя нога распухла. Началось воспаление, потом нагноение...

– Так ты помнишь? – Энни замерла в ожидании ответа.

– Я не знаю. Наверное, что-то все же вспомнил сам, а что-то взял из твоих рассказов. Но, кажется, я действительно испытал все это.

– Ты помнишь лихорадку, бред?

Если бы он вспомнил это, то непременно вспомнил бы и как она облегчала его муки. Поверил бы, что только она, Энни, спасла его.

Чейс медленно покачал головой:

– Нет... Я не знаю...

Энни вздохнула печально. «Но все нормально», – сказала она себе. Кое-что он вспоминает. Со временем он вспомнит все.

Чейс поднял на нее глаза:

– Ты рассказала почти обо всем: и о брачной церемонии, и об аварии у самой границы. Я уже знаю, что монахини вызволили тебя из тюрьмы и дали приют. Но ты не говорила мне, как, в конце концов, выбралась из страны.

– О, это тоже благодаря сестрам. Они искали способ доказать мое гражданство, но это было слишком опасно. Страна постоянно находилась в огне гражданской войны. Консульство было на осадном положении, и иностранцы, особенно американцы, очень рисковали. Изобретательные же монахини спрятали меня в контейнере с какао. – Энни выдавила из себя улыбку. – Это был кошмар. Под носом у секретной полиции, повстанцев и пограничников. Несколько раз меня едва не заметили. Но вот я здесь.

– Да, ты здесь, – согласился Чейс мягко. – Вероятно, это был ад. – Он помолчал, пожал плечами, печально усмехнувшись своим мыслям. – Я-то думал, что только у меня было тяжелое детство.

Энни была удивлена горьким ноткам в его голосе.

– Я думаю, все бывает нелегко. Так или иначе. Взрослеть непросто. – Она вспомнила, как Чейс тогда что-то говорил об отце. Он бредил, и Энни казалось, что его просто мучают кошмары на почве лихорадки. – Твой отец сильно пил?

Чейс молчал, словно околдованный призраками прошлого. И Энни деликатно молчала, на сей раз со всей серьезностью понимая необходимость уважать его право на уединение.

– Они оба пили, – наконец сказал он. – Мать тоже. Старик вообще был горьким пропойцей. Каждый раз, когда она упрекала его, бил по-черному. Скоро она перестала бороться с ним, но с тех пор я никогда не видел ее без стакана в руке.