Юнги с Урала
Шрифт:
— А это для чего? — спросил шедший за старшиной Сережка, указывая на залитые бетоном между камней большие железные кольца.
— К ним с помощью цепей приковывали узников, — пояснил старшина.
— Каких узников?
– — поинтересовался я.
— Монастырь издавна использовался не только для богослужений, но и в качестве тюрьмы.
Старшина подошел к одной из многочисленных тяжелых дверей и приоткрыл ее. Мы увидели позеленевшие от плесени стены. Комната с низким потолком походила на гроб — шага три в ширину и чуть больше в длину. Из стены торчал залитый бетоном выступ.
— Это лежанка.
По тому, как уверенно он нас вел по подземелью, рассказывал о его ужасах, можно было судить, что Воронов здесь уже бывал и не однажды.
Вот его фонарик осветил один из углов каземата, где едва просматривались какие-то царапины.
Старшина, подобрав с каменного пола щепку, стал с усердием соскребать со стены копоть и плесень. Наконец нам удалось прочесть надпись на ней: «14 декабря
1825 года».
— Здесь сидел декабрист, — догадался я.
— Да, побывали в этих душегубках и декабристы, — подтвердил младший командир. — Сколько их здесь нашло свой конец — пока неизвестно, но фамилии двух все же сохранились — это Шаховской и Бантыш-Каменский. Николай I, прозванный Николаем Палкиным, жестоко расправился с участниками декабрьского восстания, преследовал и всех им сочувствовавших. За принадлежность к тайному обществу декабристов сюда же были сосланы, например, студенты Московского университета Николай Попов и Михаил Критский. Здесь, в этих камерах, они и погибли...
Умпелева искали до самого вечера. Нашли его в одной из камер, спящим прямо на каменном полу. Рядом лежали две консервные банки. Одна из них была пустая.
— Как ты сюда попал? — строго спросил юнгу Воронов.
— Зашел, чтобы спрятать консервы, — захлебываясь от слез, стал рассказывать Умпелев, — а дверь кто-то подпер. Я уж думал, что здесь и умру...
— Никто тебя не подпирал, — прервал его старшина.—Сам во всем виноват: зашел, стукнул дверью — вот камень из стены и выпал, да и блокировал выход. А еще виноват ты в том, что из пайка своих же товарищей банки с тушенкой стащил... Так на флоте не поступают, но об этом поздсе. А теперь пошли, ребята, а то еще и нас искать будут.
Первые трудности
На другой день из юнг было сформировано два батальона. Один расквартировался тут же, в кремле. Местом дислокации другого командование определило местечко бывшего скита Савватиево, километрах в двенадцати от кремля.
Детально знакомиться со всеми достопримечательностями острова, куда нас забросила судьба, было некогда. Разбив юнг на роты и смены, командование тут же отдало приказ о переходе к месту дальнейшего прохождения службы.
Командиром роты радистов был назначен старший лейтенант Дубовой, а командиром нашей смены стал старшина 1-й статьи Воронов, что меня очень обрадовало.
Вышли из Соловецкого монастыря сразу после ужина. У каждого за плечами был больше чем наполовину набитый обмундированием и постельным бельем наматрасник.
Шли строем. Над ротами батальона неслась песня:
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает...
Через час-полтора идти стало заметно тяжелее. Ноша с личным вещевым имуществом гнула к земле.
Наконец вышли на поляну, заросшую иван-чаем, сделали большой привал. Воронов посоветовал всем прилечь
и что-нибудь подложить под ноги. У одних они тут же оказались на пеньках, у других — на вещевых мешках. Старшина был прав — тяжесть в ногах стала исчезать. Сережка Филин, лежа на спине, любуясь небом, даже размечтался.
– — Интересная штука — эти Соловки, хоть картину с них пиши. Время, наверное, часов десять, а то и одиннадцать. — Часов у нас ни у кого, кроме старшины и командира роты, не было. — А на улице светлым-светло. Только теперь я начинаю понимать, что такое белые ночи. Прелесть их не столько в красках, хотя и они необыкновенны, сколько в чудесном свечении, которое будто излучают все окружающие нас предметы. Днем они свет отражают, а белой ночью как бы сами светятся изнутри... А небо, небо, посмотрите, какое! До сих пор нет ни звезд, ни луны. А лес... Да это настоящая сказка: зеленый-зеленый. А над острыми вершинами деревьев подымаются легкие, прозрачные клубы тумана. Это возносится к небу тепло невидимых лесных озер...
— Почему невидимых? — спросил Гена Мерзляков.— Вон одно из них за соснами голубеет.
Присмотрелись — и правда, в промежутках между деревьями сверкала присмиревшая, словно дремлющая вода.
— Озер здесь много, — сказал Воронов. — Люди даже не знают, сколько именно, потому что их никто не считал, да и сделать это не так просто. Есть источники» в которых говорится, что их здесь 360 или до 400, а ученый Захваткин, в 1926 году специально изучавший этот вопрос, указывает, что на острове 492 озера...
Спереди донеслась команда:
— Построиться! Продолжить движение!
Встать, разойтись было тяжело, но надо — значит» надо. Встали, пошли.
— А вот и та гора, которую вы увидели с моря, — продолжал между тем Воронов. — Секирная называется.
А почему, знаете? Нет? По одной легенде на ней секли розгами провинившихся монахов. Другая утверждает, что на этой горе лет 500 назад ангелы в облике светозарных юношей тем же способом наказали жену рыбака, которая оскорбляла преподобных Савватия и Германа, живших на этой горе. От нее до Савватиево рукой подать, всего около трех километров.
Онн-то и оказались самыми трудными. Наконец голова колонны прошла небольшой мост через канал и вступила в Савватиево. Весть о том, что переход завершается, быстро дошла до конца колонны. Все приободрились, подтянулись.
— Ногу, ногу взять! — скомандовал командир роты. — Раз, два, три... Левой! Левой!
Снова над колонной взметнулась песня:
Эх, в гавани, далекой гавани,
Пары подняли боевые корабли...
Роты первого батальона вышли на площадь перед двухэтажным кирпичным зданием с вывеской, на которой было загадочное для нас слово: «С. Л. О. Н.».