«Юнкерс-87». Stuka в бою
Шрифт:
В чем же дело? Где искать причину столь абсурдного приказа? Обычно таких причин называют три. Первая заключается в том, что Гитлер якобы не хотел наносить английским войскам решающее поражение, рассчитывая, что это поможет ему заключить мир с Британией в скором будущем. Надежды на такой мир действительно у фюрера имелись — совсем скоро, в июле, он обратится к английским лидерам с предложением решить конфликт полюбовно. Другое дело, что успехом это не увенчается. Вполне возможно, что Гитлер на самом деле попытался действовать в духе Бисмарка, который в 1866 году удержал военных от нанесения Австрии решительного поражения, чтобы не закрывать дорогу для сотрудничества с Веной в среднесрочной перспективе. Однако Гитлер не мог не понимать, что потеря армии является гораздо более серьезным стимулом к миру, чем ее чудесное спасение.
Вторая версия — Гитлер положился на заверения Геринга, который утверждал, что сможет разгромить англичан
«23 мая к концу дня Геринг сидел за тяжелым дубовым столом около своего вагона вместе со своим начальником штаба (генералом Ешоннеком) и начальником связи, когда пришли новости о том, что во Фландрии противник почти окружен. Он моментально среагировал. Ударив своим огромным кулаком по столу, он воскликнул: „Это отличный шанс для Люфтваффе. Я должен немедленно переговорить с Гитлером. Свяжите меня с ним“. В последовавшей затем телефонной беседе он всячески убеждал Гитлера, что это уникальная возможность для его авиации. Если Гитлер прикажет, чтобы эту операцию возложили только на Люфтваффе, он дает безусловную гарантию, что уничтожит остатки противника; все, что ему нужно, — это свободный доступ; другими словами, танки надо увести на достаточное расстояние от западного края котла, чтобы обезопасить их от наших бомб. Гитлер оказался столь же проворен, как и Геринг, утвердив этот план без дальнейших обсуждений».
Встает вопрос: согласился Гитлер с доводами Геринга потому, что безоговорочно верил своему сподвижнику, или потому, что это вполне гармонировало с другими его соображениями? Конкретно речь идет о стремлении поберечь подвижные войска — третья причина, которой обычно обосновывают «стоп-приказ» Гитлера.
Действительно, немецкие подвижные соединения во Франции казались могучей танковой лавиной только их противникам. Вермахт не имел решающего преимущества ни в количестве, ни в качестве танков. Перевес достигался за счет организации и методики использования танковых частей. Однако даже прекрасно организованные танки имеют свойство ломаться и гибнуть под воздействием противника.
24 мая 1940 года кампания была далека от завершения. Первая ее фаза завершилась блистательной победой, но впереди была вторая. Франция еще была не разгромлена и вполне могла совершить очередное «чудо на Марне» — создать новый прочный фронт, как это произошло в 1914 году. «Так получилось, что после окончания первой фазы немецкого наступления оба противника снова противостояли друг другу на сплошном фронте вдоль линии Мажино до Кариньяна и далее вдоль Эн и нижней Соммы. Немцы должны были теперь снова прорывать этот фронт. Если вторая фаза наступления германской армии в такой короткий срок привела к полной капитуляции противника, то лишь потому, что он не смог занять достаточными силами оборону на сплошном фронте от швейцарской границы до моря, понеся такие большие потери в северной Бельгии», — пишет Манштейн в своих воспоминаниях. Таким образом, перед танковыми войсками стояли весьма масштабные задачи, которые нужно было решать как можно быстрее. Каждый день задержки позволял французам собраться с силами и организовать новую линию обороны.
Стоило ли рисковать этим, ввязываясь в бои с отступающими к Дюнкерку англо-французскими частями? Это сейчас иные любители истории в своих умозаключениях полагают, что стоило танкистам Гудериана войти на улицы Дюнкерка, как подходившая к городу с другой стороны полумиллионная группировка союзников немедленно бросила бы оружие и подняла руки. Любителям истории хорошо — они могут принимать свои полководческие решения, сидя в теплой комнате спустя много лет после войны, точно зная положение дел у каждой из сторон, равно как и то, чем все в итоге закончилось. Для Гитлера капитуляция англичан и французов была отнюдь не очевидной. Скорее следовало предположить тяжелые бои с отчаянно пытающейся прорваться армией, бои, которые с немецкой стороны должны были вести танковые части, далеко оторвавшиеся от пехотных дивизий, в плохо подходящей для действий танков болотистой местности. Хорошо, если эти бои закончатся просто значительными потерями. А если противник все же прорвется? А французы тем временем выстроят новую линию обороны, прорывать которую будет нечем — потрепанные боями с окруженной группировкой танковые дивизии отчаянно нуждаются в отдыхе и пополнении… В результате может сложиться все тот же проклятый позиционный тупик, что и в 1914 году.
Не правильнее ли не гоняться за двумя зайцами, а наверняка пристрелить одного, более жирного, — добить Францию? Группировка в Бельгии и так уходит со сцены — не будет ли правильнее построить ей, как учил Сунь-Цзы, золотой мост? Неизвестно, был ли знаком Гитлер с трудами китайского теоретика, но о том, что воля французского руководства к сопротивлению уже сломлена, он не знал совершенно точно. И в этой обстановке им было принято грамотное со всех точек зрения решение. «Разъясняя свое
Как бы то ни было, в районе Дюнкерка Люфтваффе предстояло продемонстрировать свое всемогущество. В первых рядах атакующих — если позволительно так выразиться о событиях в воздухе — находились, естественно, «Штуки». Еще 20 мая они начали действовать против кораблей, пытавшихся перебросить подкрепления к Булони. В этот день мощные бомбовые удары обрушились на гавань Дюнкерка. Одновременно пикировщики наносили непрерывные удары по отходящим к Дюнкерку частям противника.
На следующий день французы потеряли от действий пикировщиков эсминец, два танкера и войсковой транспорт. Действовать «Штукам» было непросто, поскольку французское побережье находилось на пределе радиуса действия пикировщиков, которые базировались на аэродромах к востоку от Сен-Квентина. К тому же английские истребители пытались прикрыть корабли. Тем не менее в ходе эвакуации Булони 23 мая прямые попадания получили два французских эсминца, один из которых в итоге затонул. То, что две группы пикировщиков не добились более впечатляющих успехов, объясняется тем обстоятельством, что на тот момент еще не была отработана тактика ударов по сравнительно небольшим, тем более маневрирующим кораблям.
24 мая «Штуки» из состава 2-й эскадры начали наносить удары по кораблям, которые вели огонь по немецким авангардам в районе Кале. Эскадра уже несла чувствительные потери от английских истребителей — только за 23 мая они составили восемь машин. Однако на этот раз подчиненным Оскара Динорта повезло: они не только вышли из столкновения со «Спитфайрами» без потерь, но и сумели потопить британский эсминец «Уэссекс» и повредить еще два эскадренных миноносца. «Уэссекс» пытался поддерживать огнем своей артиллерии сражавшиеся на суше войска, когда был атакован тремя пикировщиками. Благодаря маневрированию эсминцу удалось уклониться от атак первых двух машин, однако третья «Штука» промаха не допустила. «Вражеский самолет добился 3 попаданий между трубами. Бомбы прошли в оба котельных отделения и там взорвались, уничтожив всех людей. Котельные отделения были разгромлены, борта и днище корабля получили серьезные повреждения. Переборка носового машинного отделения была повреждена и дала течь. Остановить воду не удалось. Повреждения корпуса привели также к затоплению носовых погребов. Все шлюпки, палубные устройства и передняя труба просто исчезли. Задняя труба рухнула на палубу. Фок-мачта сломалась на высоте верхнего мостика. Задняя часть мостика была изуродована. Многие отсеки были затоплены, и корабль сел носом. Пожаров не было, но в первые минуты мостик был окутан паром, который не позволял увидеть, что произошло. 102-миллиметровые орудия А, X и Y продолжали стрелять уже после того, как „Уэссекс“ получил попадания, но через несколько минут артиллеристы увидели, что прилетело несколько „Спитфайров“, которых атаковали вражеские бомбардировщики, и огонь был прекращен».
26 мая 77-я и 2-я эскадры нанесли мощный удар по цитадели Кале, в которой держал оборону арьергард британских войск. В этот же день цитадель пала. «Пикирующие бомбардировщики достигли Кале. Сомкнутыми группами они обрушились на упорно обороняемую цитадель. Посыпались градом бомбы. Шедшие во второй волне машины 2-й эскадры пикирующих бомбардировщиков уже толком не различали целей в плотных клубах коричневого дыма и пыли. Дым полностью окутал цитадель и порт, но самолеты продолжали сбрасывать бомбовый груз в этот кромешный ад», — описывал происходившее Каюс Беккер. Один из британских офицеров вспоминал: «Наш 60-й полк лежал на улицах без всякого прикрытия и не имел почти никакой защиты от „Штук“. Ни один из тех, кто пережил налет утром 26 мая, не забудет его. Сотни самолетов несколькими волнами атаковали цитадель и старый город. Они пикировали тройками под вой сирен, сбрасывая по одной фугасной и 3–4 зажигательные бомбы».
Одновременно пикировщики участвовали в отражении англо-французских контратак с севера и юга. Французские дивизии пытались прорвать узкий коридор, образованный наступающими дивизиями группы «А», и вызволить находившихся в Бельгии товарищей из капкана. Навстречу им должен был наступать британский экспедиционный корпус фельдмаршала Гор-та. Однако, как это часто бывает, согласование действий северной и южной группировок оставляло желать лучшего. 21 мая начали наступление в районе Арраса английские подразделения, 23 мая навстречу им двинулись части 1-й французской армии. Дойдя до Камбре, французы подверглись мощнейшей атаке германских пикировщиков и вернулись на исходные позиции. Отрезать вырвавшийся вперед немецкий танковый кулак не удалось. Немалую роль в этом сыграли «Штуки», в первую очередь из состава 1-й и 77-й эскадр.