Юношеский максимализм
Шрифт:
Было уже около 22:00 – последний час для посетителей и потом закрытие. В этот момент в зале появились двое человек в чёрных пиджаках и галстуках, которые неприятно сверлили меня взглядом, пока я принимал заказы у других последних клиентов. Я сразу понял, кто это. Вскоре я подошёл и к ним.
– добрый вечер, извините, но, кажется, гей-бар в другой стороне.
Один из них хотел было подняться, чтобы навалять мне, но другой, коренастый и бородатый мужчина, приказал ему жестом успокоиться и сказал:
– последний день на работе, да, Николай? – сказал он спокойно и с расстановкой. – срок выплаты вот-вот истечёт, а проценты-то платить надо. Надеюсь, ты нас
Тут второй, высокий, молчаливый и строгий мужчина, который сидел по правую сторону от меня, демонстративно потряс наручниками. Я не лишился самообладания, хмуро и бойко посмотрел на бородатого и ответил:
– а я в свою очередь надеюсь, что ты оставишь чаевые. За себя и за своего бойфренда. Проценты за сидение в кафе капают, поторопитесь. Я же сказал, что верну деньги в срок – значит верну их в срок. Я всегда держу своё слово. Вы приехали сюда слишком рано, времени не жалко тратить?
– отброс! – крикнул высокий мужчина. – ты знаешь, с кем ты говоришь?!
– тише, тише, Георгий, – развязно и подтрунивая сказал бородатый мужчина. И обратился ко мне со спокойным голосом: – не беспокойся за наше время, Николя… Может, мы пришли сделать заказ и отужинать. Негоже так со своими гостями обращаться. Во всяком случае, нам необходимо следить за тобой, – а то вдруг ты не получишь деньги по какой-то причине и решишь сбежать, не расплатившись с долгом?
– этого быть не может. – уверенно ответил я, чувствуя впрочем, как желудок скручивается от какой-то медленно накатывающей тревоги.
– нужно брать во внимание каждый вариант. – сказал бородатый мужчина и потянулся за картой бара. Он пробежался по ней глазами и сказал: – давай бренди и… картофель фри с… какой соус будешь, Герк? – обратился он к своему напарнику.
– сырный. – ответил тот.
– картофель фри с сырным соусом. – повторил бородач и улыбнулся, ощерив в улыбке свои зубы. Я принял их заказ.
Рабочая смена закончилась. Я убрал зал вместе с другими тремя официантами. Уставшие работники стали переодеваться и, еле переставляя ноги, разбредались по домам. Мне показалось странным, что менеджер не позвала меня к себе в кабинет, чтобы выдать зарплату. День был трудный, – успокаивал я себя. – может, она до того устала, что просто позабыла об этом?
Люминесцентные лампы пугающе жужжали и потрескивали, пока я шёл по узкому коридору к кабинету менеджера. Я постучал и отворил дверь.
– здравствуйте, Мария Андреевна, я… Николай. Который ещё месяц назад устроился-то. – пояснил я ей издалека, чтобы мягко намекнуть на время выдачи зарплаты. Женщина выкатилась на кресле из-за стола, потянулась, зевнула и ответила, сняв очки и протерев глаза:
– а, Николай! Ты подал заявку на увольнение вчера. Да, мы всё уже оформили. Ну что ж, спасибо за работу и за ваш ценный, так сказать, вклад в развитие нашего кафе-бара, теперь прощайте.
Я поразился такой безалаберности и небрежности: как можно было забыть выдать мне зарплату? Да и состояние её показалось мне странным. До этих пор она казалась мне более строгой, собранной и ответственной, а теперь была уж очень расслабленной и обмякшей. Я начал что-то подозревать и от этого подозрения у меня больно кололось сердце.
– Мария Андреевна, неужели выдача зарплаты состоится завтра? Мне ничего про это не сказали…
В воздухе в этот момент повисла неловкая и тяжёлая пауза. Она похлопала
– Николай, ты уверен, что правильно прочёл договор, который ты подписал в начале месяца? Там ведь чёрным по белому написано: «деньги за стажировку выдаются только после месяца работы на официальной работе». Это значит, что тебе надо было отработать ещё один месяц уже на официальной должности, чтобы получить деньги и за 1-й, и за 2-й месяц. Ты же, закончив месяц стажировки, решил уволиться. Поэтому ты получаешь только чаевые от посетителей. Это же стажировка.
– где договор, который я подписал?– спросил я и голова моя закружилась и заболела, а в помещении стало неимоверно душно. Женщина подала мне его и указала на строчку мелким шрифтом в самом низу договора. Я прочитал эту строку раз, второй, третий… и опешил. – Надо было читать договор лучше! Как я мог споткнуться на ровном месте?! Это полный провал!.. – я в смятении присел на корточки и бухнулся лбом об край стола, за которым сидела менеджер. – послушайте, это ведь нечестно, давайте я поработаю второй месяц, а? – взмолился я в отчаянии. – или нет… дайте мне лучше хоть половину зарплаты. Ведь так будет честно. Я п… просто я… не заметил этой строчки, клянусь вам!..
Но женщина только мотала на мои слова головой:
– прости, ничего из этого мы сделать уже не можем. Вчера на должность официанта зачислился новый стажёр, мест уже нет.
– ах мест нет! – вскричал я. – так вы и этого стажёра провести хотите! Теперь ясно мне, как устроен ваш бордель! Теперь то я всё понял.
– покиньте кабинет, Николай, и примите мои сожаления. Я искренне вам сочувствую. Не я придумываю правила. Можете подать жалобу в суд, но, заранее вас предупрежу, это пустая трата времени. По договору всё честно. А вы его подписали… ничего не могу поделать. Надеюсь, вы не в бедственном положении и вам есть куда идти.
Я угрюмо вышел из кабинета, не сказав ни слова. Перед глазами нарастала пелена из слез. Я чувствовал себя глубоко обманутым и униженным. Смотрите все: несчастный отброс идёт! Мне с самого начала не понравилась эта работа. Это всё – сплошной конформизм и рутина. Я прирастаю к подносу и фартуку и становлюсь рабом. Я не проявляю инициативы, мои обязанности строго диктуются мне той организацией, на которую я работаю. Нет сколько-нибудь существенной разницы между высоко поднявшимся по служебной лестнице и находящимся в самом низу. Все мы выполняем задачи, продиктованные структурой данной организации, с предписанной скоростью и предписанным способом. Даже чувства наши строго нормативны: жизнерадостность, терпимость, вежливость. Нет, так дальше жить нельзя! Я с гордостью покидаю эту работу. Я покидаю её, будучи человеком, осознающим ценность своей жизни и уникальность своей личности. Человек перестаёт быть человеком, когда он с головой уходит в эту рутину, терпит бюрократический маразм, подчиняется начальнику на работе и выполняет его прихоти. Это уже не человек, а безвольный раб, скот, жизнь которого от рождения до смерти была выполнена строго по предписанной норме, как у всех прочих безвольных обывателей планеты: рождение, садик, школа, университет, армия, работа, брак с обязательным свадебным обрядом, семья, стандартное понимание устройства мира, машина, ценности, навязанные капитализмом, одежда по моде и тд и тд… В итоге смерть, затем обязательный торжественный похоронный обряд, как будто бы этот человек имеет большую ценность для мира и теперь являет собой страшную потерю, хотя в сущности потеря такого человека сравнима с потерей муравья.