Юность, 1974-8
Шрифт:
«…Родилась я 27 августа 1956 года. С 8 месяцев и до 14 лет воспитывалась у бабушки. До седьмого класса училась только на 4 и 5. С 14 до 15 лет жила у матери. И за этот год моя успеваемость резко снизилась. Мать — женщина легкого поведения. И я скорее для нее была подружкой, нежели дочерью, а может быть, и хуже. Мы вместе ходили в рестораны, кафе. Сначала мне это нравилось. Но ведь даже от веселья и праздности устаешь. Скоро я начала понимать, что все это к хорошему не приведет. Я понимала, что, если я и дальше буду жить в этой среде, может случиться непоправимое. И оно случилось. Мать, боясь огласки, а больше, пожалуй, что я наделаю глупостей, так как я не представляла для себя дальнейшей нормальной жизни, решила выдать меня за того человека замуж.
Но я даже не знала, как зовут его. А могла ли я любить его? Конечно же, нет. Он был противен мне, я презирала его и ненавидела.
Я вернулась к бабушке. Поступила в кулинарное училище. Училась с увлечением. Была профсоюзным организатором группы. Казалось, все хорошо.
Прошел год. И вот тут началось. Я стала поздно возвращаться домой. А порой и вообще не приходить ночевать. Хотелось погулять. Но ведь всему должен быть предел. Ведь можно бы погулять даже с молодым человеком и вовремя вернуться домой. Но мне казалось, что я буду несовременной девушкой, если в 10–11 часов буду уходить с вечеринок, с прогулок Это были неправильные понятия. Но тогда я этого не хотела понимать. Естественно, что мое поведение вызывало ссоры, скандалы, конфликты. Кончилось тем,
Как и многие другие в моем положении, я искала виновных в своей судьбе, усердно обходя себя. Я считала себя несчастной, считала, что виноваты все» кроме меня. Это и мать, которая познакомила меня с миром ресторанов. И бабушка, которая не хотела понять, что я молода и хочу погулять, поразвлечься. Это и судьи, которые не хотели мне поверить и простить. Через два дня после суда объявили Указ об амнистии. По этому Указу я освободилась.
Дома (я вновь вернулась к бабушке) меня встретили очень хорошо. Она простила мне то, что даже я себе не могла простить. Она делала все, чтобы я была человеком. Мне нужно было быть благодарной, а я обвиняла ее даже за то, что она мне простила. Освободившись, я думала: «Все. Даже иголки чужой не возьму». Я была уверена в себе больше чем на сто процентов. Но… через две недели я вновь оказалась на нарах.
Почему так случилось? Вот уже год, как изо дня в день я задаю себе этот вопрос. Моя бабушка за свои 65 лет копейки чужой не взяла и меня всю свою жизнь учила жить и честно и справедливо. Но как же случилось, что я вдруг опять оказалась на скамье подсудимых? Ведь преступниками не рождаются, а становятся. И становятся не в момент преступления, а гораздо раньше. И мне очень важно понять, разобраться в этом. Если я смогу понять, значит, есть надежда, что я никогда больше не буду здесь, а главное, могу уберечь своих будущих детей от подобной судьбы.
По-моему, главная моя ошибка в том, что я искала виновных и не хотела признать виноватой себя. Первые дни после освобождения меня удерживал от преступления страх, а не сознание вины, не осознанное чувство ответственности перед законом. Когда я впервые прочитала вашу книгу «Честь», я не могла даже предположить, что меня ждет судьба вашего героя Антона. Будучи уже здесь, я прочитала еще одну вашу книгу — «Чему равняется человек».
Откровенно говоря, после чтения книги «Честь» мне казалось, что вы немного фантазируете. Я никак не могла подумать, что преступников, пусть даже несовершеннолетних, содержат в таких условиях, что они учатся, работают, отдыхают Я вообще даже не представляла, как здесь живут. Я часто думаю, как все же гуманно наше правительство: мы, переступившие закон, причинили боль людям, а эти же люди создают нам такие условия — учись, работай, будь человеком. И все же тоска по родному дому не дает спокойно жить. Наверно, это и есть самое большое наказание.
А прочитав «Чему равняется человек», я над многим задумалась. Там я получила ответ на многие свои вопросы. Есть там у вас рассказ о Тамаре. Читая ее письмо к вам, я, признаться, была на ее стороне. Я не уловила вашей иронии, с какой вы опубликовываете ее письмо. Мне казалось, что к ней подошли не совсем правильно. Но когда вы предъявили свои аргументы, казалось бы, жестоко оспаривая, критикуя, не оправдывали ее поступки. мыс ли, действия, подтверждая каждое свое слово фактом, который шел не в ее пользу, — я задумалась. Невольно сравнила себя с Тамарой. Ведь я стояла на ее позициях. Ведь я тоже считала, что ко мне подошли неправильно. Но когда я села на скамью подсудимых во второй раз, я поняла, что никого винить нельзя, кроме самой себя.
Ведь прежде всего должна быть своя голова на плечах. И если ты хочешь быть человеком, а не человечком, то никто тебе не может помешать. А видишь, что сбиваешься с пути, подойди, попроси помощи, и никто тебе не откажет, всегда помогут. Но, к сожалению, мы это понимаем уж слишком поздно.
Григорий Александрович, вы прожили жизнь, видели много и хорошего и плохого, изучили наш мир, мир преступников (иначе вы бы не могли так ярко описать нашу жизнь, раскрыть наш внутренний мир). Я на всю жизнь запомнила слова из вашей книги «Честь»- «Нет неисправимых, есть неиспраг-ленные».. Вам хорошо известна наша психика. И я очень прошу вас. не оставьте мое письмо без внимания, помогите разобраться во всем этом, Я отлично понимаю, что по письму очень трудно судить о человеке, но все же, как вы думаете, могу ли я быть человеком, а не волком среди людей?
Я знаю, ваш ответ будет примерно таков: «Прежде всего нужно самой верить в себя и очень сильно хотеть того, к чему стремишься». Вы совершенно правы. Но ведь тогда я тоже была в себе уверена, очень хотела жить честно, трудиться… Вы скажете: «Значит, недостаточно хотела». И здесь, наверно, вы тоже будете правы. И все-таки одного желания мало, нужно еще что-то. Сила воли? Да. Но как ее выработать? Что нужно для того, чтобы о тебе мог каждый сказать: «Да, ты настоящий человек».
Меня готовят к условно-досрочному освобождению. Я очень хочу домой, хочу учиться, работать и забыться наконец от всего этого. Я хочу на свободу не для того, чтобы вновь воровать. Ведь сколько ни делай плохого, оно все равно выйдет наружу, как ты ни скрывай его, как ни прячь. Таков уж закон природы. Я хочу на свободу, чтобы вместо слез и бессонных ночей приносить пользу, радость людям. Но порой в мое сердце закрадывается сомнение. А не получится ли так, как уже получилось однажды?
Григорий Александрович, если вам не очень трудно, ответьте мне на мои вопросы. 4 Я с нетерпением буду ждать вашего ответа…»
И вот ответ:
Здравствуйте, Галя! Я прочитал ваше откровенное письмо. Мне очень хочется помочь вам в той трудной и сложной борьбе за себя, которую вы ведете с самой собой. Но у меня нет других, более правильных ответов, чем те, которые вы даете на свои собственные вопросы. Да, я скажу то же самое: «Значит, недостаточно хотела!» Но добавлю: выработка личности — это процесс, протекающий во времени и в борьбе, это не одномоментный бой, а борьба, длительная и упорная.
А со всей полнотой это разъяснит вам наш" замечательный критик и публицист прошюго века Д. И. Писарев:
«…Жизнь совсем не такая простая и легкая штука, которую можно было бы изучить и постигнуть вполне по наставлениям родителей и по казенным учебникам… Наставления родителей могли дать вам несколько хороших привычек. Казенные учебники могли сообщить вам сотни основных научных истин. Но вопрос: «как жить?» остался нетронутым. Над решением этого вопроса каждый здоровый человек должен трудиться сам, точно так, как женщина должна непременно сама выстрадать рождение своих детей. Для решения этого основного вопроса вам понадобилось перебрать, пересмотреть, проверить все ваши понятия о мире, о человеке, об обществе, о нравственности, о науке и об искусстве, о связи между поколениями, об отношениях между сословиями, о великих задачах вашего века и вашего народа…
…Вы тревожно искали ответов на такие вопросы, которых сами не умели еще поставить и сформулировать… Вы хотели, чтобы какой-нибудь человек или какая-нибудь книга влила в вас, как в бутылку, те знания, идеи и стремления, которые необходимы честному и дельному работнику нашего времени…
Но… готовых убеждений нельзя ни выпросить у добрых знакомых, ни купить в книжной лавке. Их надо выработать процессом собственного мышления…
…Сталкиваясь с различными людьми, читая различные книги… вы невольно сравнивали получаемые впечатления, становились в тупик над противоречиями, подмечали нелогичности, обобщали вычитанные факты и таким образом укрепляли… вашу мысль… Познакомившись со своею собственною особою, вы в то же время поняли общее направление окружающей
Незаметно проникая в вашу голову, все эти основные сведения срастались с вашим умом так крепко и превращались в такое неотъемлемое достояние вашей личности, что вы скоро потеряли всякую возможность определить, где, когда и каким образом приобретены составные части самых дорогих и непоколебимых ваших убеждении».
Поистине, человеком легче родиться, чем сделаться! Но делаться им нужно.
А чтобы показать, как это делают, с каких нравственных позиций подходят к решению стоящих перед ними вопросов лучшие представители вашего поколения, ваши одногодки, я расскажу одну историю.
Я получил письмо от девятиклассницы Тани Ш., в котором она наряду с пожеланиями «океана счастья и моря здоровья» (хотя лучше было бы наоборот) пишет о моей книге «Повесть о юности», потому что, цитирую:
«…она близка мне по духу, близка по тем мыслям, проблемам, по тем стремлениям, что сопровождают на протяжении нескольких лет ваших героев. Мне кажется, что я живу, учусь, действую с ними вместе, и разница только в том, что они книжные герои, а я все то же повторяю в жизни. Тогда выходит, что ваши герои не выдумка, а живые люди, мои сверстники».
Я об этом и не подумал бы говорить, если бы не одно обстоятельство: «Повесть о юности» написана ровно двадцать лет назад, когда время было другое, когда школа была другая (тогда было раздельное обучение мальчиков и девочек) и когда самой Тани, как говорится, не было еще и на свете. Все это не могло удержать меня от искушения в ответном письме задать вопрос: «Что изменилось, на ваш взгляд, в жизни молодежи по сравнению с тем, совершенно другим поколением во взглядах, настроениях и т. д.?»
И вот ее ответ:
«В школьной жизни изменилось в основном то, что теперешняя программа, изучаемая нами, особенно насыщена и не всегда дается легко. А этого нам и не надо. Легко, как мы сейчас рассуждаем, значит, неинтересно.
Правда, еще сохранились и сейчас такие люди, которые ищут тепленького местечка, обеспеченности, чуждаясь упорного труда, в чем-то истощающего и в то же время поднимающего тебя до степени, до права называться человеком. Ведь они просто забывают, что сами они уже не «человеки», а что-то среднее между клопами и обезьянами и каждый, чтобы стать человеком, должен пройти через обязательную ступень развития трудом. Ведь «человек — это звучит гордо», а это забыто искателями легкой жизни.
Сейчас у молодежи удивительная тяга к справедливости в самом большом и прямом смысле этого слова. За что мы любим, например, нашу учительницу литературы и верим ей без задних мыслей? Это справедливость и прямая, не запятнанная ничем правда.
А зайдите к нам на урок истории — шум, разговоры, выкрики. Почему? Да потому, что к этому преподавателю мы не чувствуем ни уважения, ни доверия Он призывает нас быть культурными, а сам ходит всегда грязный, костюм измазан чем-то жирным, под ногтями хоть свеклу сей, небритый и всегда злой. И урок идет не плавно, а рывками, наполненными руганью. Но мы ведь очень восприимчивы и к злобе и к добру и потому беспощадно отвечаем ему тем же.
Вообще от учителей теперь требуется очень многое и особенно подтверждение на собственном при мере правильных и хороших слов, которые они говорят, а иначе получаются резкие стычки. Я считаю, что учитель должен уважать доверенных ему молодых людей и они ответят ему тем же. Только тот учитель становится для нас примером, который честен, который, сделав ошибку, не выкручивается путем сваливания вины на плечи учеников, а сам прямо признает ее.
А если говорить о различии поколений — это прежде всего резкое увеличение требовательности А уве личение требований делит людей на два разряда. Один разряд — это «прижиматели», это люди, которые живут только для своего блага и радости. Другой объединяет в своих рядах людей, живущих под таким девизом:
Нет! Не след, не портрет, не имя Хочу на земле оставить. Все сделанное руками моими Пусть бьющимся сердцем станет.
Вот какой мой ответ на ваш вопрос».
Что на это скажешь? Ничего не скажешь. Спасибо, Таня!
Однако я, кажется, отвлекся и как будто забыл о втором вопросе из «письма шестнадцати»: о себе и своей жизни — «как вам удалось и что вам помогло не потерять себя в жизни…».
Но, если сказать откровенно, я его, конечно, не забыл, а все время оттягивал ответ на такой сложный и несколько интимный вопрос. Я не знаю и сейчас, стоит ли на него отвечать, так как жизнь-то была другая, совсем-совсем другая — и общая и моя личная, — и не знаю, в какой степени она может быть поучительной для современного поколения.
Но попробую. Конечно, все я рассказать не сумею, да это и не обязательно, но что нужно и что можно, попытаюсь восстановить и передать, главным образом об этом самом — об ошибках и их преодолении, о формировании характера и вообще о кристаллизации личности.
Это, пожалуй, наиболее общее и наиболее близкое к нашей теме понятие «кристаллизация». Как в химии: из расплава, раствора, даже пара при каких-то определенных условиях начинают формироваться кристаллы твердого вещества. Зародышами таких кристаллов могут служить и мелкие кристаллики этого же вещества и твердые частицы других веществ, даже пылинки, поверхность которых становится центром роста кристалла. Примерно так же, как мне кажется, совершаются и процессы кристаллизации личности: происходит одно, другое, третье, хотя маленькое, мельчайшее, пе очень как будто бы важное, но чем-то цепляющее сознание; зарождаются зерна этого сознания, они обрастают чем-то еше, завязываются какие-то узлы, сгустки, зачатки будущих кристаллов, из которых когда-то потом, впоследствии, сформируется «друза» личности.
Так, вероятно, формировалась и моя «друза» — из разных элементов, из разных событий, влияний, условий и обстоятельств, прошедших через какую-то внутреннюю лабораторию, химию души.
Я сын сельского священника. Из своей семьи, очень интересной и своеобразной, я вынес то основополагающее, от чего не отказываюсь и теперь, на склоне лет.
И здесь прежде всего передо мной встает образ матери. Она рано умерла, когда мне, ее первенцу, было одиннадцать лет, и, может быть, поэтому у меня сохранилось от нее общее и очень цельное впечатление, как об источнике тихого света, ласки, любви и заботливого внимания. От отца, не злого, но вспыльчивого, я два раза в своем детстве получил крепкие подзатыльники: один — за какую-то шалость с огнем, другой — за непонятливость в учении, и тогда от этого подзатыльника я так ударился о книгу, что у меня из носа пошла кровь. От матери память не сохранила мне ничего подобного — пи грубого слова и ни одного наказания.
И вот при всей этой мягкости ее образа, сложившегося в моем сознании, это была женщина, видимо, сильная и мужественная. Мне было, по моим расчетам, шесть-семь лет, когда она, хозяйка дома, мать уже четверых детей, оставила их на руках отца, конечно, с ведома его и согласия, и покинула нас на несколько месяцев, помню — на всю зиму, и уехала в Калугу на акушерские курсы. У нее были две сестры и брат, все они были сельскими учителями, демократами, а она оказалась простой, как тогда говорилось, попадьей. Но душа у нее была такая же деятельная, демократическая, может быть, даже народническая, во всяком случае, живая и благородная. И, видимо, поэтому мама не захотела быть обыкновенной сельской попадьей, обрастающей детьми и хозяйством, и нашла свою форму служения народу, свой жизненный путь и призвание. Вернулась она акушеркой, и с тех пор до последнего года ее жизни я помню это ее служение народу. Родильных домов тогда не было, и вот ночь, полночь, в осеннюю слякоть и зимнюю стужу возле нашего дома останавливается подвода, мама собирает весь свой инструментарий и едет куда-то принимать в мир нового человека для прохождения жизни. Вот почему ее образ остался во мне самым светлым, самым святым на всю мою жизнь, и дай бог, чтобы на свете было больше таких людей, как она, моя мама!