Юность Бабы-Яги
Шрифт:
В середине вечера Вете пришлось понять, почему он так откровенен. С его откровениями она влипла по самые уши. Почему она не прервала его в самом начале рассказа, почему не сказала: я не хочу это знать? Почему, как девчонка, поддалась гипнозу его рассказа и его глаз? Теперь поздно. Она попала. Как-то сразу стала слишком много знать. Своим доверием он привязал ее. Намертво и быстро. Он вообще все делал быстро. И стоило ли теперь удивляться, что про нее он знал все: и где живет, и куда едет, и откуда приехала. Он, оказывается, выбрал ее давно, а она об этом и не подозревала. Он впервые увидел ее еще в Бельгии вместе с Марио на каком-то приеме. Он еще тогда решил, что пройдет время, и эта женщина будет
Нет, не в тот первый вечер. Завен, как уже было сказано, никуда не спешил. Он еще ухаживал какое-то время. Но как! Длительная осада Печориным гордой красавицы Бэлы – до тех пор, пока сама не попросит, – лишь жалкое подобие того, чем окружал Виолетту Завен, предупреждая и угадывая каждое ее желание. Он был внимателен, он был джентльменом во всем. Вот как на заре любовной жизни Виолетты Гамлет, но только рангом повыше, значительно повыше. Лишь однажды Вета увидела в нем досаду богача, чье финансовое пижонство не вызвало в ней восхищенной благодарности.
Они на два дня, субботу и воскресенье, решили слетать на море, проветриться. Проветриться захотели на одном из греческих островов, вернее, захотела Вета, а ее желание для него было свято. В аэропорту, в duty free, он пожелал сделать ей подарок. Отделы вещей и парфюмерии его не интересовали, он хотел сделать очень дорогой подарок. Они зашли в отдел ювелирный, и Завен стал предлагать ей на выбор часы стоимостью от 10 тысяч долларов и выше. Вета никогда не любила того, что слишком, и она отказывалась. Но чтобы не обижать его, выбрала то, что попроще. Швейцарские часы всего за 2 тысячи. Он все-таки обиделся, искренне не понимая, как это ее не прельщает то, что обычно прельщает всех. Он знает, что она не все, но чтобы до такой степени! Он начал спорить, настаивать, чтобы она взяла подороже.
В то время их роман был уже в полном разгаре. После месяца недосадливой, а вполне комфортной осады Вета сдалась и первая (!), сама (!) предложила ему себя. Она к тому времени уже сильно попала под его влияние. Под влияние, но отнюдь не в рабство. А он хотел максимального, хотел стать ее хозяином, хотел сделать ее рабой, подчинить себе ее душу, она это чувствовала. Физическая близость всегда была Ветиным главным козырем, она имела все основания надеяться, что после первой же ночи с ней именно он попадет в рабство, а не она. Так было всегда со всеми ее партнерами. Но не в этот раз. Он не попал в рабство или сделал вид, что не попал. «Что наша нежность и наша дружба, – как поется в одной песне, – сильнее страсти, больше, чем любовь», – вот такой вид делал он. Вета была раздосадована, но тоже сделала вид, что это ее даже обрадовало. И сейчас они жили как бы в гражданском браке.
В duty free спор, что покупать, затянулся. Объявили посадку на их рейс.
– Мы опаздываем, – сказала Вета, – давай не будем спорить. Купи мне, пожалуйста, то, что мне нравится.
И тут впервые она увидела его в гневе:
– Никуда мы не опаздываем! – злобно выкрикнул он. – Они подождут! Причем сколько мне надо, столько и подождут. Мы еще в кафе зайдем, мне надо выпить коньяку.
Взяли часы, он расплатился и нарочито медленно повел ее к бару. На весь аэропорт прозвучало объявление, назвали их фамилии с требованием немедленно пройти
– Вылет задерживают из-за нас, – робко упрекнула Виолетта, – пойдем.
– Да не пошли бы они к едреной матери! – отозвался Завен, все еще злясь на нее за часы. Он хотел как лучше и дороже, а она… купила какую-то мелочь! – Вылет они задерживают! Да я весь их рейс могу купить! С их самолетом в придачу! И с островом, на который этот самолет будет садиться!
– Кончай, Завен, эти детские (спасибо, догадалась не сказать армянские) выкрутасы, пойдем.
Он дал себя увести, не вступая в конфликт с Аэрофлотом, однако недовольство по поводу того, что Вета все никак не желает попадать от него в зависимость, в нем зрело. Он неоднократно с тех пор делал попытки ее сломать, но не мог. Тогда это стало определенным образом его мучить и уязвлять. У него стал вырабатываться своеобразный комплекс по отношению к Виолетте. Вроде бы уже его женщина, а не до конца. Все женщины, да что там, все люди на его пути покорялись, а она – нет. Не мог понять, смириться, принять… Там было две причины. Первую он знал – она была слишком горда и самолюбива. О второй только догадывался. Вторая, скрытая причина, известная нам, заключалась в том, что она была ведьмой. Он тоже в этом смысле был не промах: гипнотизером, законченным циником, манипулирующим людьми, провокатором, играющим на их тайных страстях, короче – явным адептом нечистой силы.
Между тем жизнь с ним и под его влиянием превращалась в сущий ад. (Ну, естественно, где нечисть – там и ад.) Все телефонные разговоры Виолетты прослушивались. Прослушка включалась на определенных ключевых словах или именах. Ей объяснили, на каких, и велели быть осторожной. Круг общения был чужим и опасным, а все попытки вырваться из его круга пресекались мягко, но оперативно. Лишь один раз ее отпустили, да и то напрасно…
Она все же время от времени бывала одна, и однажды в Доме кино с ней познакомился кинорежиссер и пригласил поучаствовать в фильме, который он снимает.
– Я не актриса, – сказала она.
А тот ответил:
– Для моего фильма это неважно.
Ей прислали сценарий. Там все вроде было благопристойно, и к тому же одна из главных ролей, несмотря на то что слов немного. Почему немного слов, выяснилось сразу по приезде в Екатеринбург, куда Вета явилась все-таки на кинопробы. Оказывается, три сцены из ее роли были просто-напросто порно. Она отказалась. Ей предложили аккордный гонорар, 35 тысяч долларов. Она отказалась. Четыре друга-бизнесмена, спонсировавшие производство порнофильма и сидевшие на этих пробах, стали ее уговаривать.
– 10 тысяч только за кастинг, – предложил один. – Сразу. Вот деньги. Покажитесь только, разденьтесь.
Она отказалась опять, но положение становилось опасным, она уже и не знала, вырвется ли отсюда живой и невредимой. «Бизнесмены» посовещались шепотом и объявили новую цену:
– 50 тысяч за фильм.
Вета поняла, что единственный шанс смыться – это прикинуться, будто сумма ее заинтересовала. Она попросила день на размышления, сказала, что поедет в гостиницу и подумает. Для убедительности снова взяла сценарий, вышла и перевела дух.
Тем же вечером она улетела обратно в Москву и рассказала Завену о происшедшем. На его лице не отразилось ничего.
– Вот видишь, девочка, – назидательно сказал он, – не надо тебе никуда уезжать. А если и уезжаешь, договорись со мной. Нет, не разрешения спрашивай, боже упаси, – езжай куда хочешь, но меня поставь в известность – куда, с кем и к кому, хорошо? А где, кстати, их киностудия?
На последней странице сценария были опрометчиво напечатаны реквизиты «кинодеятелей».
А где-то через неделю Завен, вроде невзначай, усадил Вету перед телевизором и сказал: