Юность Бабы-Яги
Шрифт:
– А потом?
– А потом – вот как сейчас ты видела. Но Гоша к этому времени уже думает, что у них роман, что деньги уже ни при чем, что они вот-вот поженятся…
– Бедный, – вздохнула Жика и подумала, что годика через два, а может, даже и теперь, только после Буфетова, она помогла бы несчастному Гоше из одного только альтруизма. И потом, он такой знаменитый… и так поет хорошо…
– Ничего он не бедный, – усмехнулся Саша, – он чего хочет, то и получает. Он странным образом только проституток и любит. Вот на тебя он и не посмотрел бы даже, – добавил он, будто прочитав Жикины мысли.
Скрывая смущение, Жика повернулась к Пете и обняла его.
– Петечка, открой нам шампанского. Ты это делаешь так неопасно, бесшумно.
Польщенный Петя потянулся за бутылкой. Можно было спокойно осмотреться. Кто-то танцевал, кто-то слушал, как поют, кто-то просто выпивал. Благодаря Саше с Петей девушки попали прямо в самую гущу эстрадного мира, который казался до этого
Девушки увлеклись настолько, что на время позабыли о своих партнерах по вечеру, по скамейке, поцелуям и стихам. Они вдруг снова превратились в наивных девчонок, школьниц, сплетниц, в тех, кем, в сущности, и были; все взрослое и женское в них опять ушло на задний план, в тень, будто застеснявшись того, что не вовремя себя показало, поторопилось. Они толкали друг друга, хихикали и перешептывались. Петя с Сашей смотрели на них с недоумением и некоторым испугом: они вдруг увидели их подлинный возраст. Саша взглянул на свою новую возлюбленную будто со стороны: и свежий взгляд проявил беспристрастное фото, на котором были школьный ранец, дневник, тройка по алгебре… И тут Вета случайно перехватила Сашин взгляд и жутко смутилась. Единственным, что могло ее смутить в тот вечер, было то, что в ней могут угадать школьницу 15 лет. Она все сделала для того, чтобы быть с Сашей взрослой, готовой к любви девушкой, и тут… на тебе, потеряла бдительность. Надо было исправлять поведение по-быстрому. Вета на полуслове оборвала оживленное обсуждение эстрадных звезд, резко сказав Жике:
– Ну хватит! Все это не так интересно. Выпьем!
Жика, однако, не могла остановиться и все жадно высматривала знаменитостей на палубе, но все попытки привлечь подругу к перемыванию их костей не встречали теперь никакого отклика. Вета будто поставила между ними ледяную стенку: хочешь продолжать оставаться школьницей – давай, но без меня, я в этом больше не участвую. И тебе не советую, опомнись, ты компрометируешь и себя, и меня, будто говорила взглядом она подруге, намекая, увещевая и осаживая ее школьное любопытство, ее неприличный аппетит к ставшему столь близким миру эстрадных звезд. Но Жика все не унималась:
– А это кто, кто это с тобой поздоровался? – теребила она Петю.
Надо сказать, что Саша с Петей были тут далеко не новобранцами: их знали, они в этом кругу давно были своими, эстрадные тусовки для них дело привычное, отчасти даже место их работы, и сейчас с ними многие здоровались, кивали издалека приветственно, махали руками, приглашая к своим столам.
– Ну кто это, кто, – все допытывалась Анжелика у Пети, – Вахлакова или Леда Шанс? Я их все время путаю.
– Да какая тебе разница, кто! – уже разозлился Петя. С тех пор как они пришли на корабль, его новая подруга обратилась к нему лишь дважды, да и то с двумя просьбами: открыть шампанское и напомнить имя прошедшей мимо певицы, все остальное время он для нее не существовал, она его просто игнорировала. Петя даже обиделся. Хотя в профессиональном смысле обижаться было невыгодно: будешь, допустим, брать интервью, перепутаешь опять, как почти каждый журналист, свободу с развязностью и смелость с хамством, ну и тебя пошлют… Ты можешь, конечно, обидеться и уйти, но тогда так и останешься без интервью, без пикантных подробностей, а значит, и без гонорара. Поэтому Петя обижался редко, но сейчас на Анжелику обиделся. Он, зная предмет, что называется, изнутри, не считал, что наши поп-звезды достойны такого уж внимания. – Ну Вахлакова прошла, ну и что? Кто тебя еще интересует? Бойцов? Давай, познакомлю.
– Нет, не хочу, – опомнилась Анжелика. – Не так уж и нужно. Просто я в первый раз в жизни их вижу так близко. А вообще-то они такую ерунду поют.
Она пыталась себя как-то реабилитировать перед Петей.
– Ну уж слишком ты строга, – заметила Вета. – Ведь весело всем.
– Да, но они же сами все вот это стихами называют, – Жика хотела казаться умнее, чем была.
– Это правда, – сказала Вета, – со стихами они на «вы». Но есть кое-кто… Как ты, Саша, сочинил: «Соединение в полете судеб и рук», – повторила она тихо, словно про себя, а Петя встрепенулся.
– Это Сашка сочинил?
– Да, – сказала Вета.
– Когда?
– Да только что. Мне…
– Это понятно. А как там дальше?
Саша прочел все.
– Ну гений и все, – всплеснул Петя руками. – Шурец, все вот эти, – он повел рукой вокруг, – по сравнению с тобой – косноязычные
– Я горжусь, – сказала Вета.
Выпили.
– Я водки возьму, – распалился Петя, – Шурец, будешь? А вы, девочки?
Шурец был не против, девочки решили продолжать пить шампанское и попросили еще мороженого. Петя явился через пять минут и с тем, и с другим. После водки Петя продолжал развивать тему, которую можно было бы сформулировать вопросом: что есть подлинная ценность? Тему Петя развивал на ярком примере: мало кому известный, но гениальный Шурец в сравнении со всеми известными, но, по сути, чепуховыми поп-звездами, о которых забудут сразу после того, как исчезнут с телеэкранов их клипы. «Вечность и сиюминутный дешевый успех» – вот к такой глубокой теме прикоснулся Петя после водки, но, судя по всему, весь пафос темы был продиктован ему не тогда, когда Саша прочел стихи, а когда все внимание Анжелики было отдано знаменитостям, а он, Петя, которому она недавно чуть ли не отдавалась в кустах, оказался сейчас вовсе ненужным, всего лишь средством доставки Анжелики на орбиту тех самых поп-звезд. Ракета-носитель. Отброшенная третья ступень. Петя – умнее и интереснее их всех, но он, однако, всего лишь журналист из популярной, бульварной газетки (кстати, оттого и популярной, что бульварной), который вынужден растрачивать свой ум и, может быть, даже талант на освещение жизни всех этих никчемных, пустоголовых, самовлюбленных павлинов. И не только он вынужден, но и гениальный Шурец. Обидно, а как же! Злоба на весь отечественный шоу-бизнес оптом копилась у Пети давно, и ему было чем сейчас плюнуть в колодец, из которого он тем не менее продолжал регулярно пить воду. Продолжал, а куда деваться! И это его все более унижало, поэтому злоба росла, превращалась в ядовитые отходы, в токсины, отравляющие Петин организм, которые необходимо было хоть изредка куда-нибудь сливать. А куда? Не на страницы же своей или даже любой другой газеты, тогда вообще кислород будет перекрыт и Петю не подпустят даже к самой захудалой начинающей старлетке. Слить яд можно было только в приватных беседах, что Петя и делал иногда и, надо сказать, не без юмора.
– Когда твоим именем названа звезда, – начал Петя свою лекцию, – вот как в случае с Высоцким, например, это серьезно. А когда твоим именем не назван даже завалящий астероид, но ты сам называешь себя звездой, и все в твоем тусовочном бульоне называют друг друга звездами, это совсем несерьезно. Но мы все (тут Петя конкретно обратился к Анжелике) настолько к этому привыкли, что нам даже несмешно. У нас есть хорошие и популярные артисты, есть популярные и плохие, вторых – значительно больше. Но и те, и другие называются звездами, особенно популярные плохие, потому что первые, хорошие, еще как-то стесняются. У вторых какое-то особенное свое сообщество, со своими законами, своим вкусом, своей лексикой, слов эдак в 50, а из этих 50 30 – это новый русско-американский сленг, дикий такой коктейль из Брайтона, зоны, междометий и мата; свои шутки, от которых смешно только им самим; свои девушки, спутницы-фанатки, свои журналисты, короче – своя тусовка, за пределами которой им ничего не интересно. Такое ощущение, что они ничего не читают, кроме рецензий своих журналистов на самих себя. Хотя, впрочем, это ведь не рецензии, то, чем мы, журналисты, занимаемся, это скорее эпизодические жизнеописания, подсмотренные, как правило, через замочные скважины их спален. Эти наши звезды с их личными астрономами в их личном космосе!.. Они, бедные, даже не подозревают, что и они – не звезды, и мир их далеко не космос, а только мирок, аквариум, в котором они, рыбки наши золотые, гуппи и неоны, резвятся, искрятся, поблескивают, кокетничают и позируют. А за аквариумом все время следят их продюсеры. Именно они меняют там воду и сыплют им корм. Захотят – подсыплют, захотят – нет, а захотят – вообще рыбку выкинут и заменят новой…
Петя немного помолчал, потом сардонически засмеялся.
– Никому в голову ведь не взбредет назвать звездой Толстого или Чайковского, Шопена или Бальзака. Идиотски даже звучит: Достоевский – звезда. Я думаю, что и сам Христос сильно возражал бы против этой формулировки в свой адрес, которой его наградили в ХХ веке – «Иисус Христос – суперстар». А ты как думаешь, возражал бы? – агрессивно спросил он Анжелику.
– Наверное, да, – пожала она плечами. – Я об этом не думала…
– А думать надо. Думать надо всегда, – нравоучительно поднял палец Петя. – Вот мне друг рассказал, он на «Эхе Москвы» работает. В какую-то передачу, забыл, как называется, что-то там про любовь, приглашают гостя, звезду, так сказать. Заранее спрашивают: какую музыку вы хотели бы услышать? Ну в качестве такого аудиоподарка для себя? Так вот только один человек попросил не свою музыку, не свою песню. Для всех звезд речь не шла о том: моя или не моя. Без вопросов – моя! Вот только: сколько можно дать в эфир, одну или две? Один только искренне удивился и сказал: зачем я, когда есть, например, Моцарт. Настоящая звезда вон там, – Петя показал на звездное небо, – светит, и все.