Юность Барона. Потери
Шрифт:
– Да вы что? – поразился Володя. – Как? При каких обстоятельствах?
– Было это в тысяча девятьсот… если память не изменяет… двенадцатом году. Я в ту пору в императорском гараже шофером служил. И Маннергейм аккурат в мою смену в Зимний приезжал. Удостоился аудиенции у великого князя Николая Николаевича за успешное проведение летних маневров под Ивангородом. Полк Густава был единственным, не получившим тогда ни единого штрафного очка.
– А мы с частями Маннергейма в марте пятнадцатого разминулись, – негромко заговорил «молчальник» Всеволод. – Наша 37-я пехотная
– Это где ж такие?
– Северная Буковина, под Черновцами. А Маннергейм со своими кавалеристами накануне как раз оттуда на форсирование Днестра выдвинулся. В этих самых, будь они неладны, Залещиках меня в первый раз и ранило.
– Это тогда тебя? – Степан Казимирович хмуро покосился на пустой левый рукав Алексеева.
– Нет. Руку мне отшрапнелили в самом конце 1916-го. Буквально за неделю до Рождества. Словил подарочек.
На кухне снова подвисла тишина. На сей раз уважительная.
– Удивительно фартовый мужик этот Карл Густав Эмиль, – невесело продолжил Всеволод. – Я слышал про целых четыре случая, когда Маннергейм выходил из землянки, и в нее тут же попадал снаряд. Так погиб его первый адъютант в Русско-японскую и еще трое – в империалистическую.
– Значит, теперь пять, – поправил Володя. Все это время он почтительно помалкивал, хотя ему и не терпелось вставить словечко, дабы обозначить свое участие в разговоре. – Про схожий случай я слышал уже в период нашей финской кампании.
– Вы, мужики, еще царя Гороха вспомните! – фыркнул белобилетник Самарин. – Нынче, слава богу, не те времена. У нас сейчас и вооружение самое передовое, и армия не чета царской. В конце концов, кто кому навалял? Кто в итоге хвост поджал и мира запросил? Ваш хваленый Маннергейм!
– Да, наваляли. Но какой ценой? Ты вон спытай у Володи, он тебе как непосредственный участник расскажет. Володь, поведай ему за ту историю.
– Какую?
– Помнишь, ты мне в санатории рассказывал? Про минную войну и бутылки зажигательные?
– Может, не стоит?
– Стоит-стоит. А то привыкли, понимаешь, жить по принципу: знать ничего не желаю – моя хата с краю, – Степан Казимирович завелся не на шутку– В итоге: одни вон руки теряют, воюя непонятно за что. А другие, которые ура-навалялыцики, доклады в «Правде» изучают.
– Вы, конечно, извините, Степан Казимирович, но… это что за намеки такие?
– Они самые и есть, намеки. А тебе, Евгений батькович, желательно открытым текстом? Так я готов. Сам знаешь, за мной не заржавеет.
Неизвестно, чем в итоге мог обернуться этот принципиальнейший спор, кабы не Елена. Болезненно реагируя на повышенные тона, она снова заглянула в кухню:
– Что за шум, а драки нет?
– Во-от! Золотые слова, Ленушка! Есть такая персидская пословица, я ее от товарища, который нам ныне совсем не товарищ, Троцкого слышал: «Когда дерутся два дракона, гибнут мирные зверьки», – Гиль вызывающе, в упор, уставился на Самарина. – Ничего не напоминает?
– Как дети малые – на минуту одних оставить нельзя, – решительно взялась гасить страсти Елена. – Пойдемте уже чай пить, спорщики… Сева,
– …А Мальчиша-Кибальчиша схоронили на зеленом бугре у Синей реки. И поставили над могилой большой красный флаг. Плывут пароходы – привет Мальчишу! Пролетают летчики – привет Мальчишу! Пробегают паровозы – привет Мальчишу! А пройдут пионеры…
– …салют Мальчишу! – всхлипывая, докончила за брата Ольга.
– Всё, конец, – выдохнул Юрий, с облегчением закрывая книгу.
– А теперь что-нибудь веселое почитай, – не терпящим возражений тоном потребовала Лёля. – А то я совсем-совсем расстроюсь.
– Не буду. Я устал.
– А я твоей маме пожалуюсь. Что ты нам мало почитал.
– Ну и жалуйся. Подумаешь, напугала.
– Юра, а поиграй тогда на пианине? – предложила компромиссный вариант сестра. – Про овечку.
– Опять овечку? Надоело.
– Ну пожалуйста-препожалуйста. Умоляю!
И так уморительно-смешно произнесла она это свое «умоляю», что Юрий сразу смягчился:
– Ладно. Только один раз.
Он подошел к фамильному «Беккеру», чьих клавиш некогда касались пальцы самого Гартевельда [6] , поднял крышку и принялся одним пальцем выстукивать незатейливую мелодию, негромко напевая:
6
Вильгельм Юлиус Наполеон Гартевельд (1859–1927) – шведский композитор, дирижер, фольклорист. Более сорока лет прожил в России. Был известен как весьма виртуозный пианист, выступал с концертами по всей Российской империи. В 1918 году бежал из Советской России. Скончался на родине, в Стокгольме.
привычно перехватила эстафету Ольга.
Не было бы речки, не было б моста…Не было б овечки, не было б хвоста…А на большом письменном столе, за которым некогда трудился профессор Кашубский, а ныне не слишком успешно грыз гранит науки его внук, лежал, подсыхая акварелью, портрет смешного человечка в сапогах и в галифе, напоминающих скорее казацкие шаровары.
Дабы ни у кого не оставалось сомнений в части персонификации персонажа, в правом верхнем углу была выведена размашистая корявая надпись: «Деду Гилю все мы любилю»…
Бухнув входной дверью, запредельно хмельной Хрящ вывалился на веранду, выдергивая Барона из воспоминаний:
– О! Тебя там все обыскались, а ты, оказывается, и не терялся.
– Все – это кто? – возвращаясь в реальность, досадливо скривился Барон.
– Я, Любка.
– Положим, это еще далеко не все?