Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям
Шрифт:
В дороге Остап растолковывал мне значение магических французских фраз.
– Остен-Бакен Коля, глянь, сколько шныряет босяков. Они утомили народ бездельем и ленью... А мы с тобой не просто пара малолетних попрошаек, мы - падшие ангелы... Смотри, какой разгонистый кобель... Из порядочных семей, рухнувших в пучину бедности... Она же ему ухо отгрызет... Жаль, что мы не близнецы, на близнецов жальче смотреть... По масти, видно, не подошел кавалер... Только не вздумай открывать рот - мычи на здоровье...
Но то ли Остапа подвел прононс, то ли погода стояла чересчур жарковатая - в общем, подавали нам скупо и редко, к тому же в основном медяками.
А одна раскормленная холеная сволочь, даже не потрудившись отворить калитки, спросила с неприкрытой торжествующей издевкой:
– Может, вам цыпленки еще выдать и ключ от квартиры, где деньги лежат?
– Дяденька!
– прокричал Остап отчаянно.
– Не ешьте сырых помидоров - понос прохватит!
– Федор!
– позвала сволочь.
– Угомони плебеев!
– Дяденька! У вас кошка сдохла! Любимая!
– прокричал Остап, пятясь.
– Две кошки!
– Федор!!!
– Подавись, жадюга!
– Остап швырнул в калитку медяком и решительно зашагал прочь, позванивая скудной добычей.
Я еле догнал его на спуске.
– Низкий сорт, - Остап сплюнул в пыль.
– Нечистая работа...
Глава 3
НА ПАЛУБУ ВЫШЕЛ
"Это что такое? Бунт
на корабле?"
О.Б.
Прошел почти год.
От наших попыток нищенствовать на богатых дачах осталась лишь фраза, которую Остап часто повторял как, заклинание:
"И ключ от квартиры, где деньги лежат"
Остап заметно окреп, начитался романтических пьянящих книжек, преуспел в арифметике, щелкая задачки сугубо на меркантильные темы: ты - мне, я - тебе. Смилостивившийся янычар поощрял энтузиазм приготовишки энными сумами. Но, как говорится, - аппетит приходит во время еды.
Росли мы, росла и первая, но увы не последняя русская революция.
Кто-то митинговал, а кто-то разгонял митинги.
Кто-то бастовал, а кто-то клеймил бастовавших последними словами.
Нам же с Остапом не хотелось ни свободы, ни равенства, ни братства.
По весне мы с ним шибко загрустили, узрев финансовую пропасть, неумолимо развергающуюся перед нами. Надо было во чтобы то ни стало удержаться хотя бы на краю.
Тогда, отчаявшись, мы решили принять участие - в еврейском погроме, конечно, не на главных ролях, и даже не статистами, а с расчетом культурно и аккуратненько поживиться в панике, суматохе и оре.
Долго ждать не пришлось. Вскоре православные крестовым ходом отправились бомбить соседнюю с нашей улицу.
Впереди чинно шествовали ряхи с хоругвями, за ними выступали дюжие мордовороты
Мы с Остапом пристроились в самый конец возбужденной от близости цели процессии. Но Остапу было скучно и невыносимо на галерке, и его понесло в партер за волнующими подробностями. Я же из врожденной робости и такта, данного мне строгим воспитанием, побоялся втискиваться в мат, рев и гомон. И тут Остап, заметив, что я замялся, вдруг заорал по привычке:"Эй, ты Остен-Бакен! Давай сюда!"
Мат мгновенно смолк.
– Не дождешься!
– крикнул я опрометчиво ему в ответ.
Процессия судорожно замерла, а потом медленно и неумолимо, громыхая подкованными сапогами, начала разворачивать в мою сторону недоуменные физии, ощерившиеся улыбальники, счастливые мордовороты и помрачневшие ряхи.
Я оцепенел, как откормленный розовый поросеночек перед изголодавшимся волком.
Но тут Остап, опережая всех, схватил меня за руку и потащил на буксире в бешеном темпе к ближайшим с открытой калиткой воротам.
– Держи жидовских выблядков!
– Бей пархатых!
– Ату-ату!
Неслось нам в спины.
Я успел оглянуться.
Процессия, превратившись в озверелую толпу, отдалась упоению погони.
О, родимые проходные дворы, заборы, брандмауэры, крыши, чердаки, лестницы, спасшие заблудшие души, которые, быть может, ненароком сами спасли кого-то от погрома, взяв удар на себя.
Путая следы и балансируя по карнизам, распугивая голубей и кошек, мы благополучно добрались до тайного грота, где могли отсидеться.
На удивление, я довольно быстро очухался от дикого гона.
Остап же погрузился в мыслительные дебри, напрягая извилины.
В этот знаменательный момент он напоминал худосочного ангелочка, помявшего свои нежные крылышки в переполненном трамвае третьего кольцевого маршрута.
– М-да, - я попытался вместить свою широкую, не по годам, веснушчатую харю в осколок зеркала.
– М-да, командор, но, как это не прискорбно, погромщиков из нас не получились... Полная Цусима и маленький Мукден!
– Что ты там проворковал?
Ну, тут я и выдал отчетливо, но с воинствующим самурайским акцентом:
– Бан-зай!
– Метил в воробья, попал в гуся!
Из задумчивого ангелочка Остап мгновенно превратился в юркого бесенка, предвкушающего апокалипсис.
– Не щипайся, больно!
– Бланманже, эклеры, содовая! И тридцать три удовольствия впридачу! Коля ты мой, Остен-Бакен!
– Тронулся?
– Обижаешь, - Остап прокашлялся и затянул.
– Цу-у-у-у-сима! Во имя отца и сына и духа святого!