Юность под залог
Шрифт:
Юрик дошел до того, что инсценировал сердечный приступ на глазах у судьи и случайно забредших в зал зевак. Схватившись за сердце, он стал дышать, как рыба, выброшенная на берег, после чего пошатнулся и чрезвычайно удачно «упал» на стул.
Аврора, зная наизусть уловки собственного мужа, не растерялась и, подскочив к судье – полному седовласому мужчине, очень похожему на директора гостиницы Дуева, прошептала:
– Я вас прошу, я вас умоляю! Разведите нас! Я все равно с ним жить не буду, не смогу просто!
В ответ судья подмигнул (!) Авроре и, заявив:
– Как скажешь, красавица! – развел супругов без дальнейших разбирательств.
Метелкин был в бешенстве!
Выйдя на улицу, Юрик, захлебываясь злостью, стал выкрикивать в адрес бывшей супруги самые разнообразные оскорбления – такие, каких Аврора ни разу не слышала от него. Потом он вдруг совершенно неожиданно, увязавшись за ней хвостом, принялся нашептывать о своих многочисленных изменах:
– Ты чо думаешь, ты одна, что ль, у меня была? Да у меня столько баб было, что я сам уж со счета сбился! У меня и сейчас любовница есть!
– Я в курсе! – бросила Аврора, пытаясь оторваться от бывшего мужа.
– Да не Лидка! Лидка так, проходная!
– Я рада за тебя! Только вот не пойму, что тебе от меня-то нужно? – остановившись посреди улицы, в лоб спросила она его.
– Люблю я тебя, Басенка! Люблю! – с необычайной печалью в голосе протянул Метелкин и тут же с жаром предложил: – Каренина, пошли в ресторан! Я тебя приглашаю! Отметим развод! Может, помиримся! А?
– Поезжай на работу! – крикнула Аврора и прыгнула в уходящий автобус.
Аврора в отличие от своей матери, которая, выйдя из зала суда после расторжения брака с Владимиром Ивановичем, пожалела, что вообще заварила всю эту кашу с разводом, и, кажется, сокрушалась по этому поводу до конца дней своих, почувствовала невероятное облегчение и свободу – неизведанную, пьянящую, головокружительную. Ей не верилось – неужели она теперь действительно вправе, не опасаясь, что в любой момент может появиться вишневый шлем мужа, спокойно беседовать с мужчиной, ходить с кем хочет в кафе, рестораны, театры?! «Господи! Счастье-то какое», – подумала она и глубоко вздохнула. Все вокруг – люди, дома, деревья, машины – все будто стало ярче, явственнее, четче. Воздух – и тот ей казался другим – свежим, чистым, вкусным каким-то. Она поняла вдруг, что всю жизнь просуществовала под гнетом – сначала материным, Гениным, потом под давлением Метелкина и всего его семейства с присущим ему потрясающим равнодушием, ленью, холодным чаем, ворованным зефиром, клизмами с разведенным спиртом... Наконец-то она избавилась от всего этого! А главное – от ненормальной, нездоровой ревности Юрика, к которому она теперь не испытывала никаких чувств – даже жалко ей его не было.
Аврора не чувствовала себя покинутой, раздавленной, одинокой – наоборот, у нее будто крылья выросли, и теперь она могла лететь куда ей вздумается. «Свободна! Свободна! Свободна!» – пульсировало у нее в голове весь день: и когда Зинаида Матвеевна рассказывала ей в мельчайших подробностях о том, как ездила на свой родной часовой завод и как они вместе с Ларисой Николаевной писали вместе длинное, душещипательное письмо первой женщине-космонавтке с просьбой о предоставлении отдельной квартиры несчастной Авроре. И когда на следующее утро она, затянув на затылке конский хвост пшеничных волос и надев свое любимое летнее платье шоколадно-солнечной расцветки, отправилась устраиваться на новую работу, прихватив рекомендательное письмо Фазиля Маронова, –
Она остановилась возле премиленького трехэтажного здания, что занимало тогда представительство одной из кавказских республик, выкрашенного в нежный зелено-голубой цвет, открыла дубовую дверь, с удовольствием прошлась, утопая каблуками, по пушистому узорчатому ковру...
– Вы к кому? Прекрасный девущк? – спросил ее вахтер – низенький старикан с черными глазами.
– Я пришла устраиваться на работу. Я к Зухрабу Маронову.
– О, Зухраб Фазиливича сейчас неть. Ты к заму иди. По коридор налево, – сказал он и, аппетитно причмокнув губами, восторженно воскликнул: – Ах! Какой красивый девущк! Роза, а не девущк! Э?
Аврора зашла в приемную – там женщина лет сорока восьми с отросшей стрижкой отчаянно и увлеченно печатала на электрической машинке. Она самозабвенно колотила двумя указательными пальцами по клавишам, то и дело резко вскидывая руки к ушам. Голова ее, казалось, существовала отдельно от тела – она тряслась, ритмично дергалась и вдохновенно откидывалась, как у профессионального пианиста, исполняющего Патетическую сонату Бетховена.
– Здравствуйте! – поприветствовала секретаршу Аврора, но та снова встряхнула головой и сосредоточенно забарабанила. – Я на работу пришла устраиваться! – прокричала наша героиня что было сил.
– А? Что? Господи ты боже мой! – испуганно подпрыгнула «пианистка». – Так же от страха можно умереть! По какому вопросу?
– Я говорю, пришла на работу устраиваться, – повторила Аврора.
– А нам никто не нужен!
– Я от Фазиля Маронова, – робко сказала Метелкина – ей отчего-то вдруг стало очень стыдно.
– А-а, – уважительно протянула секретарша, – тогда проходите к заму. Сейчас, я только предупрежу его. – И она, нажав на черную кнопку, проговорила: – Эмин Ибн Хосе Заде?!
– Да-да, я слушаю вас, Вера Федоровна!
– К вам тут девушка от Фазиля Маронова. Пускать?
– Конечно, конечно!
– Проходите, – молвила Вера Федоровна и вернулась к терзанию пишущей машинки.
Аврора зашла в кабинет... Да, он сильно отличался от кабинета Дуева. Все здесь было по-иному, с восточной роскошью – ковры, полумрак, узорчатые багровые портьеры на окнах... Даже посуда на длинном столе красного дерева была необыкновенной – грушевидные чашки в серебряных подстаканниках, расписные пиалы, сухофрукты на огромных серебряных блюдах...
– Проходите. Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь, присаживайтесь! – суетился гостеприимный хозяин столь экзотического кабинета. Он подскочил к Авроре и, встав метрах в двух от нее, буквально остолбенел.
– Здравствуйте, спасибо. Я пришла на работу устраиваться. Вот письмо... – Аврора удивленно смотрела на заместителя Зухраба Маронова. Это был человек небольшого роста – чуть повыше ее, средней комплекции – не сказать чтоб худой, но и не толстый, в темно-синем костюме-тройке, смуглый, лысый (в скобках замечу, что блестящая лысина совсем не портила зама постоянного представителя. Согласитесь, ведь бывают на свете мужчины, которым идет лысина: придает им значительности, внушительности, ума, я бы даже сказала. Если б у него была густая шевелюра, Эмин Ибн Хосе Заде выглядел бы если не смешно, то уж нелепо точно, уверяю вас, холеный), лет сорока, от силы сорока пяти. Аврора учуяла приятный запах заморского мужского одеколона, исходивший от заместителя Маронова, который в наши дни, несомненно, назвали бы дорогим парфюмом, тогда же наша героиня дала этому одеколону четкое и понятное определение – фирменный.