Юность разбойника
Шрифт:
Ергуш обрубил разросшийся дерн, натаскал земли, поправил намогильный холм, придав ему четкую форму. В кустах на Загробах нарезал большие пласты зеленого моха, наломал калины; доверху корзину набил. Вернувшись на кладбище, обложил холмик мохом, украсил красной калиной.
Под вечер мама зажгла четыре свечки, поставила их на стол и сказала:
— Две — за моих родителей, одна — за вашего отца, а четвертая — за ребеночка моего умершего…
Все встали на колени, помолились.
От мальчиков Ергуш слыхал, что в день Всех святых ходят люди на кладбище и зажигают свечи на могилах. Спросил: почему
На дороге к деревне встретил Палё Стеранку.
— А я за тобой, — сказал тот. — На кладбище полно народу, а свечей — как в церкви. Можно стащить…
Кладбище было видно издалека. Оно освещалось маленькими огоньками, расставленными в порядке, будто звезды в небе. Мальчики прибавили шагу.
— А я уже не хожу со стадом, — бросил Палё. — Вчера в последний раз гонял. И на погосте нет у меня никого — мы здесь недавно живем. Наши, которые померли, похоронены в Сельнице, мы там раньше жили. Это очень далеко отсюда.
Ергуш пожалел Палё. Бедняга, нет у него никого на погосте…
— Хочешь, — сказал он, — идем со мной. Мой отец лежит на старом кладбище, и у меня есть свечка. Зажжем ее и полежим у могилы. Можешь там побыть, как у своего, и тебе не будет так грустно.
Палё согласился, даже подпрыгнул от радости.
Сначала вошли на новое кладбище. У самой свежей, самой недавней могилы стояла на коленях молоденькая толстощекая женщина; она молилась, плакала, заламывала руки. Палё толкнул Ергуша локтем:
— Мачеха! Глянь, как притворяется! Не слезы у нее, а слюни размазала. Сама Рыжика в гроб вогнала, а теперь руки ломает! Ведьма!
Он попросил у Ергуша свечку, подошел к могиле Рыжика, преклонил колено, перекрестился. Зажег свечку от его свечи и отошел. Толстощекая женщина недобро взглянула на Ергуша через плечо. Палё шел, заслоняя огонек ладонью, чтоб не задуло; он не видел, куда ступает, спотыкался. Ергуш подхватил его под руку и повел на старое кладбище.
Там, на забытых, провалившихся могилах, не было ни одного огонька. Только под старым большим, полусгнившим крестом, посередине пустынного сада мертвых, мерцало маленькое пламя в красной чаше. В чаше налито чистое масло, и в нем плавал фитилек, пропущенный через пробочный кружочек.
— Вот здесь, — проговорил Ергуш, подводя Палё к ограде. — Дядя Кошалькуля говорили, отец у меня сильный был. Увел он бычка, а товарищи его и убили… Ты бы мог убить товарища?
Палё остановился, повернулся к Ергушу; пламя свечи озаряло обоих.
— Нет! — горячо проговорил Палё и рукой ударил себя в грудь. — Честное слово, не мог бы!
Укрепили свечу на могильном холме, легли на траву. Мечтали, разговаривали, пока горел огонек. Зашла речь и о комедиантах, которые приехали к ним в деревню и показывают крошечных человечков, а человечки те умеют ходить и разговаривать. Вот чудо! За два крейцера пускают в корчму. И можешь смотреть весь вечер. Завтра воскресенье, хорошо бы глянуть хоть глазком…
— Попрошусь у мамки, — сказал Ергуш. — Пойдем вместе!
Свеча догорела, мальчики пошли прочь. Глаза, ослепленные светом, ничего не различали, ноги проваливались в ямы, спотыкались.
Прекрасен вечер дня Всех святых. Так хорошо на душе; ни грустно, ни весело, только тихо так и покойно…
ОБМАН
Вечером следующего дня у корчмы теснилось множество детей: и маленьких, и подростков, и мальчиков, и девочек. Ергуш и Палё Стеранка, зажав в кулаке по два крейцера, пробирались к двери в потоке весело перекрикивающихся шмыгающих малышей. В дверях стоял комедиант — высокий, плечистый мужчина с усами и бородой, похожей на козлиную. Он протягивал руку; деньги надо было класть ему на ладонь.
— Давайте деньги! Деньги, деньги! — выкрикивал он басом. — Без денег не пущу и попа!
Палё с Ергушем уселись на переднюю лавку. Перед ними было белое полотно, натянутое на перекладину. А за ним… бог его знает, что такое за ним скрывается.
Корчма полна детей. Щебечут, хихикают, шумят, как ручей по камушкам. А вон и Зузка Кошалькуля с Густо Красавчиком; ишь как к нему подлизывается! Так и хочет в глаза вскочить, бесстыдная! На Ергуша только глянула искоса и сейчас же отвернулась, никакого внимания… А Густо Красавчика прямо глазами ест. Ну ладно же, попросишь у меня что-нибудь рассказать!.. Какая-то странная горечь охватила Ергуша, необычайное что-то творилось с ним. Посмотрел на белое полотно, а оно пустое, ничего на нем нет. Молчал Ергуш, скривил лицо, будто от боли.
Палё заметил: девчонка-изменница мучает Ергуша. Он нагнулся к другу и сказал:
— Неверная она, блоха лохматая! Нечего смотреть на нее. Но пусть знает: на рождество не пойдем петь ей колядки и на пасху ее не окропим!
Ергуш молча головой кивнул. Решил не оглядываться больше на изменницу Зузку.
Когда все дети вошли, комедиант запер двери и зашел за полотняную перегородку. Стал там лампу зажигать, возиться. Вечер наступал, в корчме было полутемно. Дети нетерпеливо ерзали на лавках, стучали ногами.
Вдруг зазвенел колокольчик — конечно, за перегородкой. Дети притихли, стали смотреть с любопытством.
Из-за верхнего края перегородки выглянул крошечный человечек в красной одежде, в диковинной шапочке. Он поклонился и заговорил тоненьким, веселым голоском:
— Добрый вечер, пареньки и девчушки! Сейчас вы увидите, как черт приходил за старой бабой, а она не желала умирать. Сидите тихо и слушайте! Все, что увидите здесь, случилось на самом деле…
Детей пробрала дрожь, мороз пробежал по спинам. Человечек спрятался, и началось действие.
Жила-была старуха, и не хотела она помирать. Вот пришел за ней черт, с рогами, с предлинным языком. А вилы у него были такие, какими у Будачей навоз выгребают.
Старуха испугалась черта, спряталась в бочку с медом, оттуда — шасть в перину и выскочила вся облепленная пухом!
Черт охнул, перепугался и убежал. Потом пришел к старухе тот самый человечек, который обращался к публике перед началом. И сказал, что спасет старуху, так как узнал, что идет за нею сама Смерть.
Смерть — страшный скелет в белом саване, с большой косой на плече — действительно пришла. Человечек преградил ей дорогу, она коснулась его рукой. Человечек отскочил в сторону и крикнул: