Юность уходит в бой
Шрифт:
Много смертей довелось мне видеть. Но в этот момент мне стало страшно. Не за себя, а за Александра Долгушина, словно его еще раз могли убить. Выбиваясь из сил, я стал оттаскивать его, рослого, тяжелого, к лесу, куда санитары уже отнесли нескольких раненых. А позади прокатилось дружное «ура!». Это майор Шестаков повел бойцов в рукопашную. Видимо, решил, что иначе невозможно вывести отряд из затянувшегося тяжелого боя.
С опушки леса было видно, как над шоссе расстилался густой бурый дым. Горели восемь автомашин. Скособочившись, стоял подбитый броневик. Вскоре из облаков пыли и гари выскочили наши партизаны. Подгоняя пленных, они спешили к лесу. Дмитрий Коренков то и дело подхлестывал
Победа в этом бою была внушительной. Однако мы долго и тяжело переживали гибель нашего голубоглазого богатыря, бесстрашного боевого друга Александра Долгушина. Под впечатлением этой утраты я тогда посвятил Саше стихи.
Ветер Из глаз вышибает слезу... Куда это Сашу сегодня несут? Возле широкого дуба Ряд в ряд [222] Зачем партизаны сегодня стоят? Сквозь листья проклюнулась Свежая синь... Вчера на повозке Сидели мы с ним. О чем же мне Саша Вчера рассказал? Пастью в земле Возле дуба — Провал! Солнце Лучами пронзило росу. Ветер Из глаз вышибает слезу.
* * *
Когда упоминается Днепр, у многих в памяти сразу всплывают слова Гоголя о его чарующей красоте или встают перед глазами картины величайшего ратного подвига советских воинов, форсировавших в сентябре 1943 года эту могучую реку. Мне первый раз довелось увидеть Днепр в июне 1943 года, когда наш отряд переправлялся на его правый берег у небольшого населенного пункта Кистини. На помощь «Славному» пришло все население этой деревушки. Крестьяне невесть откуда достали лодки, помогли нам вязать плоты, несмотря на то, что «фоккер» непрерывно обстреливал нас с воздуха.
Весть о нашей победе у Белого Болота и возле Камень-Рысковской докатилась сюда, за Днепр, раньше, чем мы туда пришли. Бойцов зазывали в избы, угощали картофельными лепешками. Это было кстати: наш неприкосновенный запас продовольствия кончился.
Такое поведение крестьян мы справедливо расценили как подвиг. Ведь незадолго перед нашим приходом оккупанты провели здесь жесточайшую карательную операцию под названием «Майский жук». Они начисто опустошили все населённые пункты, а многие сожгли. Населённые пункты Щипачи, Звонец, Слобода, Радомысль, Еленево, по которым теперь пролегал путь «Славного», фашисты ограбили до последнего зерна.
На правом берегу Днепра находилось уже немало партизанских частей и подразделений. В первые же дни пребывания там мы установили контакты с бригадами Ф. С. Тарасевича и 8-й рогачевской, с 277-м полком И. З. Изоха, с отрядами Марусова, Лебедева, Голощапова и Драчева. Все они тоже были наслышаны о нашей успешной [223] засаде на Гомельско-Могилевском шоссе и многочасовом бое с крупными силами карателей, который мы провели на следующий день возле Камень-Рысковской перед форсированием Днепра.
Что же произошло тогда, в начале июня, вблизи Днепра?
Как уже знает читатель, 4-го июня 1943 года наш отряд внезапным и мощным ударом из засады ошеломил противника и нанес ему тяжелый урон. Но затем к разгромленному вражескому подразделению подошло подкрепление, и бойцам «Славного» пришлось драться врукопашную, чтобы пробиться к лесу и уйти. Результаты этого боя были внушительными: сожжено восемь грузовых автомашин и одна легковая, подбит броневик, подорваны орудие и 50-мм миномет. Каратели потеряли несколько десятков солдат. Немалыми оказались и наши трофеи: 22-мм полуавтоматическая пушка с большим запасом снарядов, 50-мм миномет, 5 пулеметов, 60
Ночью я подошел к небольшому костру, возле которого находился командир, чтобы доложить о раненых. Здесь был и помощник Рыкина — М. И. Каменщиков, только что возвратившийся из разведки. Его и без того худощавое лицо еще больше осунулось и потемнело. Вести он принес довольно невеселые. В село Белое Болото вошли вражеские танки, а в Краснице замечена немецкая кавалерия. Оба населенных пункта находились неподалеку, и гитлеровцы в любой момент могли нас атаковать.
Еще не успел Каменщиков закончить свой доклад, как к костру на конях подскакало несколько командиров местных партизанских отрядов. Они тоже сообщили о сосредоточении поблизости значительных сил противника и предложили, чтобы мы, пока не поздно, ушли вместе с ними за Днепр. Однако майор Шестаков вынужден был отказаться от их предложения: еще не подошла одна наша рота, не вернулись разведывательные и диверсионные группы. Они знали, что пунктом сбора является район Камень-Рысковской. Наш преждевременный уход отсюда поставил бы их в тяжелое положение.
Гомельские партизаны уехали. Мы остались одни. А от наблюдателей стали поступать уже более тревожные донесения: противник замечен в районе Сверженя. Вскоре мы услышали стрельбу совсем рядом — в Камень-Рысковской. [224]
Оттуда прибежали Парфенов и Подвербный, которых я посылал достать молока для раненых. Они рассказали, что при выходе из деревни наткнулись на конный дозор противника. Майор Шестаков приказал усилить посты и выставить дополнительных наблюдателей. В пятом часу утра, когда совсем рассвело, обстановка ещё больше осложнилась. Над нашим лагерем появилось несколько самолетов. Едва не задевая вершины деревьев, они поливали лес пулеметными очередями. Оставаться здесь дольше стало опасно, и командир решил перевести отряд в большой приднепровский лес. Но путь туда лежал через широкое поле, а в небе кружили четыре «фоккера».
Возвращение назад тоже исключалось. Идти пришлось бы также по открытой местности. К тому же все дороги были перекрыты вражескими танками и пехотой. Положение отряда стало критическим, когда из Рысковской, расположенной на возвышенности, по нас открыла огонь артбатарея противника и крупнокалиберные пулеметы, «фокке-вульфы» начали сбрасывать гранаты. Мы вдруг сразу почувствовали, как не велик лесок, в котором каратели обложили «Славный». Нетрудно было догадаться о намерении гитлеровцев вытеснить отряд на открытое место и уничтожить. На эту поросшую редкой и невысокой рожью ниву и мы устремили свои взоры. Она была сравнительно невелика, пересекалась лишь узкой речушкой, а сразу за ней виднелась стена высокого, густого леса, простиравшегося почти до Днепра. Там куда легче укрыться.
Переходить поле безопаснее было мелкими группами. Именно такое решение и принял майор Шестаков. Оставив позади заслоны, подразделения подтянулись к опушке леса. Командиры объявляли порядок следования. Товарищи сняли с повозок раненых и положили их на носилки.
Майор Шестаков дымил трубкой и казался спокойным. Но он почему-то медлил с подачей команды о начале перехода.
Меня всегда поражало умение командира быстро и правильно оценивать обстановку, предугадывать ее возможные изменения и определять момент начала решительных действий. Так было и в тот раз. Организованная им дополнительная разведка позволила узнать, что в приднепровском лесу появился противник. Он уже подошел к противоположной окраине того поля, через которое мы [225] собирались сделать бросок. Вскоре появились первые цепи вражеских солдат. Вот они уже преодолели речушку. Этого момента, очевидно, и ожидал командир.