Юные жены

Олкотт Луиза Мэй

– Я понимаю, что ты сердишься, Джон, но что же я могу тут поделать? Я не собираюсь зря тратить твои деньги, и я не думала, что все эти вещицы вызовут такие траты. У меня нет сил противиться, когда я вижу, как Сэлли покупает все, что ей захочется, и жалеет меня из-за того, что я этого не делаю. Я стараюсь быть всем довольной, но это трудно, и я устала быть бедной.

Последние слова прозвучали совсем тихо, и Мег подумала, что Джон их не услышал, но он их слышал, и они ранили его до глубины души, ведь ради Мег сам он отказывал себе во многих удовольствиях. А она пожалела, что не откусила себе язык в тот же миг, как произнесла эти слова, ибо Джон отшвырнул счетные

книги и встал, сказав чуть дрогнувшим голосом:

– Вот этого я и боялся. Я делаю все, что могу, Мег.

Если бы он ее отругал или даже задал ей трепку, это не так надорвало бы ей сердце, как эти несколько слов. Она бросилась к нему, обняла, тесно прижавшись, проливая слезы раскаяния.

– Ах, Джон, мой любимый, добрый, усердно работающий мальчик, я не это хотела сказать, я не это имела в виду! А получилось так жестоко, так неблагодарно! Как я могла такое сказать?! О, как я могла?!

Он был к ней очень добр, охотно ее простил и ни словом ее не упрекнул, однако Мег понимала – она сказала и совершила такое, что не скоро забывается, хотя Джон, возможно, никогда больше и не упомянет об этом. Ведь она поклялась любить его и в радости, и в горе*, а теперь она – его жена! – упрекнула его в бедности, легкомысленно истратив заработанные им деньги. Это было ужасно, а самое худшее заключалось в том, что после всего произошедшего Джон вел себя так спокойно, словно ничего не случилось, только теперь он задерживался в городе дольше, чем прежде, а дома работал по ночам, когда Мег отправлялась спать и плакала до тех пор, пока глаза ее не смыкал сон. Неделя раскаяния чуть было не довела Мег до болезни, а открытие, что Джон отозвал свой заказ на новое зимнее пальто, довело ее до такого отчаяния, что на нее жалко было смотреть. В ответ на ее удивленный вопрос, почему он передумал, он просто сказал: «Я не могу себе этого позволить, моя дорогая».

Мег ничего больше не спросила, но несколькими минутами позже Джон застал ее в прихожей: уткнувшись лицом в его старое пальто, она рыдала так, словно сердце ее готово было разорваться.

В тот вечер они долго говорили, и Мег поняла и полюбила мужа еще сильнее из-за его бедности, потому что именно бедность, казалось, сделала его мужчиной, придала ему сил и мужества, чтобы пробивать свой собственный путь в жизни, и научила заботливому терпению, с которым ему приходилось переносить и утихомиривать столь естественные вожделения и промахи тех, кого он любил.

На следующий день Мег, убрав в карман свою гордость, отправилась к Сэлли, рассказала ей правду и попросила подругу, в виде одолжения, купить у нее злосчастный шелк. Добросердечная миссис Моффат охотно пошла ей навстречу и оказалась достаточно деликатной, чтобы сразу же не предложить ей этот шелк в подарок. Затем Мег заказала на дом зимнее пальто, от которого отказался Джон, а когда он пришел с работы, надела пальто и спросила мужа, как ему нравится ее новое шелковое платье? Можно себе представить, каков был его ответ, как он принял этот подарок и какое счастливое настроение воцарилось в маленьком доме. Джон стал приходить домой раньше, Мег больше не бегала пощебетать, а зимнее пальто каждое утро оказывалось на плечах очень счастливого мужа, тогда как вечером его помогала снять с этих плеч очень преданная маленькая женушка.

Так промелькнул год, а в середине лета к Мег пришел новый опыт, самый интимный и самый нежный опыт в жизни женщины.

Как-то в субботу Лори, крадучись, вошел на кухню «Давкота», и лицо его горело от возбуждения. Его встретило бряцание кимвал* – это Ханна, держа в одной руке кастрюлю, а в другой – крышку, аплодировала

ими во всю мочь.

– Как наша маленькая мама? Куда все подевались? Почему вы мне ничего не говорили, пока я домой не приехал? – громким шепотом начал Лори.

– Счастливая прям как королева, наша миленькая! А из них кажная божья душа наверху почтенье оказывают. Мы не хотели тут никаких бурев устраивать. А вы теперь подите-ка в гостиную, и я ихнюю всю кумпанию к вам пошлю, – таков был несколько путаный ответ, с которым Ханна исчезла, фыркая от приступов смеха, словно в экстазе.

Вскоре появилась Джо, гордо неся фланелевый сверток, возложенный на большую подушку. Лицо Джо было совершенно серьезно, но глаза сияли, а в голосе слышался странный отзвук какого-то усмиренного чувства.

– Закройте глаза и протяните руки, – призывно произнесла она.

Лори поспешно отступил в какой-то угол и спрятал руки за спину с умоляющим возгласом:

– Нет, спасибо! Лучше не надо. Я его уроню или помну, это же ясно как день.

– Тогда вы не увидите вашего племяша, – решительно заявила Джо, поворачиваясь и будто бы собираясь уйти.

– Ладно, ладно. Только отвечать за повреждения придется вам. – И, подчинившись указаниям, Лори героически закрыл глаза, в то время как что-то было положено на его протянутые руки.

Взрыв смеха со стороны Джо, Эми, миссис Марч, Ханны и Джона в тот же миг заставил его их открыть, и он обнаружил, что ему вручили двух младенцев вместо одного! Все смеялись, но удивляться тут нечему, так как выражение, появившееся на лице Лори, было столь комичным, что рассмешило бы до конвульсий даже квакера*. Лори стоял с широко раскрытыми глазами, в таком смятении переводя недоуменный взгляд с невинных, безмятежно спящих младенцев на веселящихся зрителей, что Джо, заливаясь смехом, уселась на пол.

– Двойняшки! Клянусь Юпитером! – вот и все, что он смог произнести в первую минуту. Потом, обратившись к женщинам с комически жалостным видом, он взмолился: – Возьмите же их у меня, кто-нибудь, скорее! А то я сейчас засмеюсь и уроню их!

Джо спасла от него младенцев и принялась ходить с ними по комнате, держа по малышу на каждой руке, словно была уже посвящена в тайны ухода за новорожденными, тем самым дав Лори возможность вволю посмеяться, пока по щекам у него не покатились слезы.

– Это самый блестящий розыгрыш нынешнего сезона, правда? Я ни за что не хотела раньше вам говорить, потому что всей душой решила устроить вам сюрприз, и льщу себя надеждой, что у меня это здорово получилось! – заявила Джо, едва переведя дух.

– Никогда в жизни не был я так потрясен. Ну разве не здорово? Они оба мальчики? А как вы их назовете? Дайте-ка мне еще разок на них взглянуть. Поддержите меня, Джо, потому что, собственной жизнью клянусь, для меня это ровно на одного больше, чем можно было ожидать! – восклицал Лори, разглядывая младенцев, словно огромный ньюфаундленд, доброжелательно взирающий на парочку недавно рожденных котят.

– Мальчик и девочка. И такие оба красивые, не правда ли? – вопросил гордый папаша, просияв над своими маленькими красненькими «дрыгунками», словно те были бескрылые ангелочки.

– Они – самые замечательные дети, каких я когда-либо видел. А кто тут кто? – И Лори, подобно колодезному журавлю, низко склонился над ними, чтобы как следует осмотреть чудо-младенцев Джона.

– Эми надела на мальчика голубую ленточку, а на девочку – розовую по французской моде, так что их всегда можно различить. Кроме того, у одного – голубые глаза, а у другого – карие. Поцелуйте племяшей, дядюшка Лори, – посоветовала коварная Джо.