Юные жены
Шрифт:
– Ты и правда выглядишь совсем как наша родная и любимая Мег, только еще милее и прелестнее! Я бы бросилась тебя обнимать, если бы не боялась измять твое платье! – вскричала Эми, с восторгом оглядев сестру после того, как все было сделано.
– Это меня радует. Только, пожалуйста, вы все обнимайте меня и целуйте, не думая о моем платье. Я хочу, чтобы сегодня оно сильно помялось именно по этой причине. – И Мег раскрыла свои объятия сестрам, которые, с просветлевшими лицами, тесно обступили ее, ибо на минуту их охватило ощущение, что новая любовь ничуть не изменила старую. – Теперь я пойду помогу Джону повязать галстук, а потом побуду несколько минут с папой в тишине его кабинета. – И Мег побежала вниз – исполнить эти
Пока младшие девицы Марч остаются в комнате вместе, внося последние штрихи в свои незамысловатые туалеты, мне стоит, пожалуй, использовать это время, чтобы рассказать о некоторых изменениях, совершенных протекшими тремя годами в их внешности, тем более что как раз сейчас все они выглядят наилучшим образом.
Угловатость Джо сильно смягчилась, она научилась держаться и двигаться, если не с изяществом, то легко и свободно. Короткие курчавинки отросли и превратились в густые локоны, гораздо более подходящие к не очень крупной голове, венчающей статную фигуру девушки. На загорелых щеках играет свежий румянец, глаза сияют мягким светом, а с острого язычка сегодня слетают только нежные слова.
Бет стала стройной, бледной и еще более тихой, чем всегда. Ее прекрасные добрые глаза стали еще больше, и в них затаилось выражение, вызывающее у вас печаль, хотя само по себе оно не печально, это – тень страдания, окрасившего юное лицо такой трогательной бледностью, однако Бет редко жалуется и всегда утверждает, что скоро будет чувствовать себя лучше.
Эми вполне справедливо считается «красой семьи»: в свои шестнадцать лет она обрела манеру держаться, свойственную взрослой женщине. Она не стала красивой, но обладает тем неописуемым очарованием, какое зовется изяществом. Оно видится в линиях ее фигуры, в форме и движениях рук, в том, как ложатся складки ее платья, как ниспадают ее волосы; изящество ее неосознанно, но гармонично и привлекает многих не меньше, чем сама красота. Нос Эми по-прежнему ее огорчает, потому что он так и не стал греческим, да и рот тоже слишком широк, а подбородок слишком решителен. Эти неприятные черты придают лицу Эми характер, но сама она никак не может этого понять и утешает себя тем, что у нее чудесный цвет лица, умные голубые глаза, а кудри более густые и золотистые, чем когда-либо прежде.
Вся троица сейчас одета в костюмы из легкого серебристо-серого материала (в их лучшие летние наряды), с красными розами в волосах и на груди, и все трое выглядят именно такими, какие они и есть, – юными, свежими и радующимися от всего сердца, прервавшими на миг свои каждодневные заботы, чтобы мечтательным взором прочесть сладчайшую главу в романе о женской судьбе.
Никаких особых свадебных церемоний не намечалось, все должно было идти естественно и по-домашнему, насколько это было возможно, так что, когда прибыла тетушка Марч, она оказалась совершенно скандализована тем, что сама невеста прибежала ее приветствовать и ввести в дом, жених прикреплял на место неожиданно свалившуюся гирлянду, а отец невесты – он же священник – шагал вверх по лестнице с весьма серьезным выражением лица, неся под мышками по бутылке вина.
– Ну и положение вещей тут у вас, честное мое слово! – воскликнула старая дама, усаживаясь на приготовленное для нее почетное место и с величайшим шуршанием оправляя складки своего муарового платья цвета лаванды. – Ты же не должна показываться до последней минуты, девочка!
– Но я же не картина, тетечка, и те, кто придет, явятся не для того, чтобы меня рассматривать, критиковать мой наряд или подсчитывать стоимость моего угощения. Я слишком счастлива, чтобы заботиться о том, кто что скажет или подумает, и я хочу, чтобы моя маленькая
Мистер Брук даже спасибо ей не сказал, но, наклонившись за своим отнюдь не романтическим инструментом, поцеловал невесту за открытой раздвижной дверью и так поглядел на нее, что тетушка Марч вынуждена была поспешно вытащить из кармана платочек из-за неожиданных росинок, выступивших на ее проницательных старческих глазах.
Грохот, вскрик, смех Лори, сопровождаемый его неблагопристойным восклицанием: «Юпитер-Амон! Джо опять опрокинула торт!»* – вызвали минутное смятение, едва затихшее, когда появилась стайка кузенов и кузин и «вся вечеринка пришла», как, бывало, говорила малышка Бет.
– Не разрешай этому юному гиганту слишком ко мне приближаться, он досаждает мне сильнее, чем полчища комаров! – прошептала тетушка Марч на ушко Эми, когда комнаты заполнились гостями, над которыми возвышалась черноволосая голова Лори.
– Он обещал сегодня хорошо себя вести, тетечка, и умеет быть беспредельно элегантным, когда сам этого хочет, – отвечала Эми, плавно ускользая прочь, чтобы предостеречь Геркулеса от встречи с драконом; это побудило его следовать за старой дамой повсюду с таким усердием, что чуть было не довело ее до умопомрачения.
Церемонии «выход невесты» не было, но в комнате вдруг воцарилась тишина, когда мистер Марч и молодая пара заняли свои места под аркой из зеленых гирлянд. Мать невесты и сестры встали перед ними очень близко, словно не желая отдавать Мег в чужие руки. Голос отца прерывался не один раз во время венчания, однако казалось, что это делает всю службу еще более прекрасной и торжественной. Рука жениха явственно дрожала, а его ответов священнику никто не мог расслышать. Но Мег глядела прямо в глаза своему мужу и произнесла «да» с таким нежным доверием в выражении лица и в голосе, что ее маменька возрадовалась всей душой, а тетушка Марч всхлипнула во всеуслышание.
Джо не плакала, хотя в какой-то момент была очень близка к этому; спасло ее сознание, что на нее пристально смотрит Лори, а веселая насмешка и сочувствие довольно комично смешались в его ехидных черных глазах.
Бет уткнулась лицом в мамино плечо, но Эми стояла недвижно, грациозная, словно статуэтка, а солнечный луч очень кстати касался ее белого лба и красной розы в волосах.
Боюсь, все шло не так, как положено, ведь в ту же минуту, как Мег оказалась обвенчана, она воскликнула: «Первый поцелуй – маменьке!» – и, повернувшись, от всего сердца расцеловала мать. В следующие пятнадцать минут она стала еще более похожа на розу, чем когда-либо прежде, так как каждый из присутствующих стремился сполна воспользоваться выпавшей ему на долю привилегией, от мистера Лоренса до старой Ханны, которая в устрашающе великолепном, замечательно сделанном головном уборе налетела на нее в прихожей, восклицая промеж рыданий и смеха:
– Благослови тебя Бог, миленькая, тыщу раз благослови! Торт в целости да в сохранности, и все выглядит – просто прелесть.
После этого все снова пришли в себя, и каждый сказал что-то яркое или хотя бы попытался сказать, что тоже встречали нисколько не хуже, потому что, когда на душе легко, смех всегда наготове. Выставки подарков не устраивали – ведь они уже находились в маленьком доме молодых – и не устраивали роскошного завтрака, но было подано обильное угощение – торт и фрукты, украшенные цветами. Мистер Лоренс и тетушка Марч пожали плечами и улыбнулись друг другу, обнаружив, что только вода, лимонад и кофе были призваны служить нектаром, который разносили гостям три Гебы*. Никто не сказал ни слова, пока Лори, настоявший на том, чтобы именно он обслуживал молодую, не появился перед нею с подносом для писем в руке и с совершенно озадаченным выражением лица.