Юный Владетель сокровищ. Легенды, Астуриас Мигель Анхель

Усы из тростникового меда. Мед сахарного тростника стекал по уголкам губ, просто усы у китайца, темные, щекочущие, сладкие, когда облизнешься, будто кошка. Приходилось отгонять мух, защищать усы. Нападая, муха жужжала тише, если прибьешь – умолкнет. Бывало и так: упадет, оправится и полетит дальше. Когда, подбираясь к усам, муха летала кругами, он медленно взмахивал рукой. Зеленые, тяжкие, блестящие слепни спасали его от сонного мелькания мошек, пока он сосал белую сердцевину, выступившую из режущей, волокнистой, едва надорванной и все-таки сочной кожуры.

Дом словно позабыл в стороне короткую галерейку. На нее не выходили ни окно, ни двери, она приютилась за сплошной стеной, отделявшей ее от комнат, где хранились всякий хлам да сбруя. Навес опирался на три деревянные подпорки, стоявшие на основаниях из камня, и служил, так сказать, полукрышей, стоком для слез. Когда шел дождь, вода стекала только с одной стороны. Бывают крыши о двух стоках: дома, что плачут двумя глазами. Галерейка же, его галерейка, плакала одним, сперва – понемногу, по капле, потом – ручьями пресных слез, сливавшимися в реки, которые уносили их либо в Тихий, либо в Атлантический океан. Дома о двух стоках льют слезы в два океана, по океану на каждый глаз.

Сплошная стена, однобокий навес, пол из квадратного кирпича, а внизу вместо патио – чаща. Зеленая. Из самых разных деревьев. И дальше – чаща, и дальше все та же чаща.

До галерейки никому не было дела. Все забыли о ней. Подметал ее карл и ветер, мыли косые дожди. Иногда он находил

на полу куриный помет и очень удивлялся; смотрел он как прежде, но ему казалось, что глаза его вылезают из орбит.

Куры?.. Когда они здесь побывали? Как сюда забрались?

Птичник стоял по ту сторону дома. Разве что прилетели… Но он бы услышал, если бы они пересекали патио, то едва приподнимаясь над землей, то с трудом волочась по ней.

Галерейка. Его галерейка. Как-то утром мальчик нашел там высохший плод агуакате, вроде сосуда из тыквы. Нашел – и не приметил. Он не приметил, а кто-то глядел на него из отверстия, блестящая капля глаза притаилась в бурой мгле. Он пнул агуакате ногой и остался владеть галерейкой, пропахшей людьми, целой толпою людей, потеющих едким потом, не моющихся никогда, исходивших много дорог.

Однажды он увидел угольную черту на стене, словно кто-то резанул по белому или стена содрогнулась и треснула. Полуденное солнце светило печально и ясно. Появилась птица с хохолком, постояла, двигаясь как на неверном плоту у берегов галерейки, и чуть ли не сразу взлетела на косой навес, оставив по себе веселый взмах крыльев.

Кто провел черту на стене? Кто приходил сюда с вечера? Вчера черты этой не было. Кто же это? Кто?

Уже наступала зима. Когда по ночам являются куры и призраки едят агуакате, нельзя оставлять галерейку без присмотра.

Да, надо ходить сюда и смотреть, как чаша глотает воды ливня, не успевающие звонко упасть на мощеное патио. Глотает, и все, словно ждала их, жадно разинув рот.

Он мерял большими шагами свою галерейку, забытый обрубок руки старинного дома.

Один, два, три… Во сколько рядов уложены кирпичи на полу? Три, четыре, пять, шесть, семь… А по ту сторону стены, в темных помещениях – сбруя вьючных животных и высокие узкие бочонки, полные позеленевших, влажных, ржавых монет в легком пепле сожженной бумаги.

Он всегда носил при себе эти монеты. Они заманчиво звенели, оттягивая пустой мешочек кармана. Монеты были разные. На самых больших, цвета золота с кровью, с одной стороны красовались две крохотные колонны, под ними – завитушки волн, сзади них – солнце, наполовину вынырнувшее из моря; с другой стороны восседала женщина с повязкой на глазах, веткой в левой руке, весами – в правой. Другие, полегче, потоньше, серебристого цвета, являли с одной стороны цифру 9. а может, и 6, как взглянуть, а с другой – раскрытую ладонь.

Реже всего попадались совсем маленькие, с дырочкой посередине; звались они куартильо.

Чем ближе была зима, тем сильнее пахло металлом и влажно липли к руке монеты, которые он, просыпая пепел на плиты, выгребал чуть не с самого дна бочонков. Однажды он ощутил, что пепел сжал ему руку, и быстро вынул ее, не поняв со страху, впрямь ли что-то схватило его за дрожащие пальцы. Во рту у него пересохло. Он едва успел отдернуть руку, одетую, словно в перчатку, в пепел сгоревших костей. Крики… вопли…скрип мачт… языки всепожирающего пламени… удары топора… а там, еще дальше, грохот аркебузов да едкий запах дегтя, пороха, смолы и соленых морских волн.

1 2 3 4 5 6 7-88