Юпитер поверженный
Шрифт:
– Я это уже говорила тебе, – возразила Гесперия, – и настаиваю, что Юний вполне наш… Его я извещала о всем ходе дел. От него у нас не может быть тайн.
Комит Арбитрион, вошедший при этих словах, мне сразу не понравился. Правда, был он человек старый и видный, с лицом хотя и надменным, но благородным, но было что-то в его взгляде, что мне не внушало доверия. Он принадлежал к числу людей, не смотрящих в глаза собеседнику, но упорно отводивших взгляд, отчего их речь кажется угрюмой и сумрачной. Кроме того, лицо его время от времени начинало подергиваться, и это внушало мне какое-то неприятное чувство.
– Ну, что ж нового, Флавиан? – воскликнула Гесперия, когда мы, наконец, все разместились.
Что может быть нового, domina, – уклончиво возразил Флавиан, –
– Полно, старик, – с небрежностью, простительной женщине, возразила Гесперия, – не скрытничай. Вчера ты виделся с Арбогастом. Что говорил проклятый франк?
– Ему нечего говорить, – ответил надменно Флавиан, как бы колеблясь, быть ли ему откровенным; потом, решившись, продолжал: – Ему нечего говорить, потому что я приказал перехватить послов, и все новости у меня, а не у него.
– Это дело! – весело воскликнула Гесперия. – Что же сообщили послы?
– Мало хорошего, – угрюмо произнес Флавиан. – Война решена. Император Феодосий, несмотря на смерть Галлы, пожелал отомстить убийство ее брата. Громадные приготовления для похода сделаны. Собраны лучшие войска, которые пройдут через <Юлийские> Альпы. Флот готов плыть из <Никополиса> к берегам Италии. Нам предстоит борьба трудная и опасная.
Несколько времени мы обсуждали те приготовления, которые делались Восточным императором, и наконец Гесперия воскликнула:
– Но боги за нас!
– Феодосий верит, что его бог – за него, – ответил Флавиан. – Он отправил евнуха Евтропия в Египет, спросить <богоспасаемого Иоанна Ликопольского. Христиане верят этому старцу. Говорят, он в какие-то дни открывает окно своей затворнической кельи, построенной собственноручно на вершине высокой горы, и дает предсказания толпе. Рассказывают, будто Евтропий привез предсказание о кровопролитной войне и несомненной победе Феодосия.>
Помолчав, Флавиан добавил:
– В народе даже ходят слухи, что сам Феодосий, переодетый простым колоном, [68] тайно удалился в Иерусалим, чтобы там испросить помощи в борьбе и вопросить тамошних святых людей об исходе войны.
– Ого! – воскликнула Гесперия, – значит, мы сильны, если сам Феодосий принял такие меры!
– Феодосий стар, – вставил свое слово Арбитрион, – не ему начальствовать над этой великой войной, делящей всю империю на две половины. Лучшие полководцы Феодосия, которые доставили ему победы над <готами>, давно умерли. Кто у него теперь? Какой-то неведомый Стилихон, ничем не замечательный, да этот Тимасий, бездарность которого засвидетельствована… Пусть идет на нас: мы дадим ему достойный отпор!
68
Колон – арендатор земли, в описываемое время колоны считались «рабами земли».
Гесперия поспешила присоединиться к этому утверждению комита, но Флавиан, казалось, не разделял ее уверенности; с глубокой раздумчивостью он возразил:
– Я полагаю, что Феодосий поступает хорошо, ища помощи того бога, в которого он верует. В этом мы должны подражать ему. И нам должно больше полагаться на силу богов, чем на остроту мечей. Торжественные молебствия, лектистерний, [69] постоянные принесения жертв – вот на что мы должны всего больше опираться. Что до меня, я намерен очистить себя высшим таинством тавроболии. В Городе же, Риме, я намерен устроить торжественное шествие…
69
Лектистерний – «угощение богов», религиозный обряд.
Сколько я мог заметить, Гесперия не без смущения слушала речи Флавиана.
– Милый Флавиан, – возразила она, – ты, конечно, прав. Будем усердно молить богов и приносить жертвы. Но не забудем также собирать новые войска, стягивать те, которые есть, к границам, укреплять
Флавиан внезапно поднялся из-за стола, и его лицо странно преобразилось. Каким-то блуждающим взором обвел он нас, но потом овладел собой и голосом решительным, властным, пронизывающим почти прокричал:
70
Пуны – так римляне называли финикийцев.
– Римляне! Берегитесь таких мнений! Ради чего мы начинаем эту борьбу? Ради богов бессмертных, почитаемых, которых отвергли безусловно люди нашего времени!
Ради славы могучего Юпитера и властной Юноны, ради вечно прелестной Венеры и вечно девственной Дианы! Ради чего я, старик, отказался от спокойной старости и стал в ряды мятежников против закона императора? Я, назначенный консулом на следующий год, за что бросаю на ставку свои фаски [71] и пурпурные креп <иды>? [72] Ради славы бессмертных! Разве земных мы ищем выгод? Разве нас привлекают власть и богатство? Нет, нет, все это каждый из нас имеет в избытке, но только ради истины подымем мы правый меч! За опозоренную веру наших предков, за униженные предания Рима, за отвергаемый дух Римский – идем мы грудью на победоносного императора Востока! Не нам, не нам, а имени богов будет слава наших побед! Лик Юпитера [73] защитит нас от вражеских мечей лучше брони и шлема. Его молния разметет врагов сильнее, чем ядра наших баллист. Что же такое наши боги, если они бессильны защищать себя самих в этой борьбе, которую мы ведем ради них?
71
Фаски – пучки березовых или ивовых прутьев с выступающим из середины топором, перевязанные ремнем пурпурового цвета, были знаками консульского достоинства.
72
Пурпурные крепиды – обувь, также знак консульского достоинства.
73
Лик Юпитера – имеется в виду золотая статуя Юпитера в войске Флавиана.
Сознаюсь, что, как ни был я в те годы обольщен своим верованием, я не без некоего ужаса смотрел тогда на Флавиана и слушал эту речь, напомнившую мне скорее те безумные вопли, которые я слушал в юности в лагере поклонников Антихриста. Одно время у меня мелькнула мысль, не повредился ли мощный ум старого понтифика, [74] и казалось мне, что другие слушатели разделяли мои опасения. Ныне, когда все, что должно было совершиться, совершилось, я не без основания думаю, что мои предсказания были справедливыми и что старик утратил ту ясность ума, которая отличала его в прежние годы.
74
Понтифик – председатель жреческой коллегии в Риме.
Я не знал, что говорить, Арбитрион смотрел в сторону, но Гесперия поспешила на помощь. В спокойных словах, отдав должное величию мыслей Флавиана, она все же постаралась перевести разговор на вопросы более точные. Флавиан, как бы утомленный своим порывом, снова сел, погрузившись в какую-то задумчивость, и уже нехотя отвечал на вопросы Гесперии. Таким образом разговор велся почти исключительно между Гесперией и Арбитрионом, причем они подробно обсуждали все способы, как сосредоточить наибольшее число легионов на наших восточных границах, как их прикрыть, снабдить всеми средствами, кого избрать вождем и т. д.