Юрьев день
Шрифт:
Раньше не задумывался, пока гитару в руки не взял. А обучение основам игры на ней входило в программу наших почти ежедневных занятий с Петром Моисеевичем. «Почти», это из-за периодических проверок мной разных «гениальных тактических решений» в непрекращающихся попытках дожить до следующего дня.
Попытках бесплодных, так как, пока мой рекорд составляет 2:36 30-ого сентября. То есть, номинально, вроде бы задача и выполнена — новый день наступил, но вот фактически — ничего совершенно это не изменило. Всё так же умер, всё так же проснулся в начале предыдущей итерации. А это означает, что условием выхода из цикла, астрономическое
Хотя, если считать не с 00:00, а с момента пробуждения, то сутки ещё не прошли — до пяти ноль шести дожить ещё ни разу не получалось. Мне и до половины третьего ночи дожить получилось исключительно за счёт того, что «бежал» быстро. Да-да, как-то нервы мои не выдержали, я плюнул на логику и рванул из города. На «перекладных», на электричках, на автобусах… На Рязанском вокзале ППС-ники расстреляли. Маверик туда раньше добрался. Как вычислил, если я ни документов, ни телефона с собой не брал, а расплачивался исключительно наличными? Да хрен его знает. Он же мне не докладывался. Я вообще его лично ещё ни разу за этот бесконечный день не видел, только его марионеток. А у с них какой спрос? Что они знают? Меньше, чем ничего.
Так, что сидел вот теперь в своей комнате, в своей квартире, терзал в руках гитару, ел мясо и ждал смерти. Этот вариант, который — остаться дома, оказался одним из самых простых и безболезненных способов отойти в мир иной (в моём случае — буквально). Просто, в какой-то момент времени, в моё окно влетает огнемётный термобарический снаряд. Я, собственно, даже почувствовать толком ничего не успеваю перед «отправкой». Даже пуля снайпера этому способу немного проигрывает. Совсем чуть-чуть, правда, но всё же. Да и делать ничего не надо. Просто — вернуться домой не к семи-восьми-девяти часам, а часов в пять. И больше не выходить никуда. Не рыпаться. Просто, быстро, удобно, почти не больно. Чего ещё пожелать в бесконечно повторяющемся «Дне курка»? Или «укурка»…
Мясо, кстати, я уже съел. Целый день сегодня его готовил. Сначала ходил по магазинам — выбирал, с самого открытия этих магазинов. Купил сразу и курицу, и свинину, и посуду специальную для запекания, и всяческие специи, и сыр, и даже кетчуп (травиться, так травиться!). Потом, почти час всё это мариновал-замачивал. Потом оставлял в тепле настаиваться, чтобы процессы быстрее шли. А в четыре часа дня начал непосредственно запекать и жарить. Куриную грудку и бёдрышки — жарить на сковородке, а хороший, почти полуторакилограммовый кусок свиной шейки натёр чесночком, солью, специями, посыпал сыром, нафаршировал сыром и поставил запекаться в духовку, накрыв сверху фольгой, чтобы сочнее получилось.
К половине шестого всё было готово. Точнее, курица была готова гораздо раньше, а вот свининка — только к половине шестого. Толстый кусок очень — пропекался долго.
Что ж, это был праздник живота! Точнее, это был праздник рта и языка, для живота — это было форменным изнасилованием, о чём он и не замедлил мне начать сообщать уже через полчаса после завершения приёма пищи.
Через час стало ещё хуже. Через полтора, я уже лежал на полу и корчился в муках. И встретил термобарическую гранату, влетающую в комнату через, как обычно, открытое окно, с облегчённой улыбкой на лице…
Я опять терзал струны гитары, сидя в своей комнате, привалившись к дальней от
Пробежка не помогла развеять терзавшую меня хандру, а с гастрономическими экспериментами я более рисковать не решался. Нет, оно, конечно, вкусно было, просто, до безумия, но тех мучений, что за этим последовали, всё равно, не стоило. Настолько яркие были ощущения, что я, даже в мире писателя, с тех пор, больше не рисковал даже куриную грудку без кожи, на воде, без масла пропаренно-прожаренную трогать. А ведь раньше, раз в две-три недели, позволял себе такими вещами баловаться. Теперь — нет. Теперь — всё. Хотя, опять же, как говорят умные люди: «не зарекайся». Никто не знает, что именно там в будущем ждёт…
Никто, кроме меня. Я знаю. Сегодня, ровно в семь тридцать две, мою комнату накроет объёмный взрыв. Если я останусь дома, конечно. Если пойду заниматься музыкой, то грохнут меня где-то между восемью и десятью часами вечера. Точнее можно будет сказать по ходу движения: там достаточно много вариантов.
Можно ещё разок попытаться добраться до Разумника раньше, чем тот доберётся до меня… ещё раз. Какой по счёту? Сотый? Сто пятидесятый? Двухсотый? В мире писателя, уже четыре месяца пройти успело. Там уже весна во всю…
Вот только, после того, что Ратник с Даром Земли из Княжей дружины в моём дворе устроил…
Да, в какой-то момент, отчаявшись, я позвонил брату и попросил у него помощи. Сказал, что меня хотят убить. Сказал, где и когда произойдёт покушение.
Матвей рвался сам, лично прийти, но я напомнил ему про прямой запрет отца и попросил просто прислать кого-то из его дружины, если, конечно, Матвей имеет хоть какую-то возможность это сделать.
Он прислал. Того самого Алексея Сумерского, которому мы с ним, прошлый раз, жизнь спасли от нападения Огневика (ну, или которого, из-за нас чуть не угробили — тут, с какой стороны взглянуть).
Алексей пришёл. Точнее, приехал на своей машине — дорогой легковушке черного цвета с мощным мотором (я, к стыду своему, так и не освоил пока местных марок и моделей) и тонированными стёклами. Как настоящий киношный герой, прямо на площадь, рядом с «бобиком» моим с буксами, на дрифте развернулся, распахнул дверь, вышел. Тут же развернул над нами такой же каменно-асфальтово-земляной щит, какой я уже раньше у брата видел, только больше, быстрее, круче и красивее. Щит, в который стали впиваться крупнокалиберные снайперские пули. Впиваться, впрочем, не принося какого-либо заметного эффекта своими попаданиями. И вовсе не был он обезображен ожогами, как шептались девчонки в классе. Да, какие-то следы на лице у него ещё были, но шрамами, тем более, ужасными я бы это не назвал. Скорее, какие-то проплешины менее загорелой кожи на фоне более загорелой, не больше. И да — Сумерский был эффектен! Такие, как он, должны были нравиться девушкам.
А дальше… Дальше начался форменный ад.
Разумник показал, насколько он страшный противник… в густонаселённом городе.
Восемь вечера, девятый — время, когда работа закончена и школа закончена, и институтские занятия окончены. Большая часть населения находится в своих квартирах — ужинает, ко сну и завтрашнему дню готовится. Есть, конечно, и те, кто на дежурствах, в нарядах, ушёл на ночную смену или ещё не доехал до дома, но их — процентов десять. Ну, пятнадцать — максимум. А рядом с нами пять многоэтажек!