Юрьев день
Шрифт:
— А ты, кстати, где был? — решительно переключила тему она. — И что значит: «выпустили»?
— Эм… — пришло время смущаться и подбирать слова уже мне. Как-то, не учёл я, что она, да и вообще все в школе, могут быть совершенно не в курсе моей ситуации. Не знать ни о покушении на сына Императора, ни о моей причастности, ни о допросах с заключением. Не знать и даже не догадываться. Ведь, в отличие от прошлого раза, никаких масштабных жертв или разрушений в нашем городе не было. Не откуда слухам взяться. А самим оповещать о таком… Вот ведь! И, что ответить?
Я даже в затылке почесал, пытаясь что-нибудь сообразить. Так, чтобы не соврать,
— В… больнице я был, — решив именно таким образом сформулировать ответ я. В конце концов, ту белую комнату ведь, с натяжкой, можно назвать больницей?
Угу, психиатрической. Для буйных психов. Но, не будем уточнять.
— В больнице? — вскинулась девочка. — Что-то случилось? Ты в порядке?
— Да, в полном.
— А, почему тогда больница?
— О… обследование проходил, — как озарение пришла мне в голову мысль. Ведь под какое-нибудь обследование, всё, что со мной в той комнате происходило, вполне подогнать можно было. И это будет даже не ложь. Просто, иная интерпретация событий. Слегка смещённые акценты.
— Обследование? Что за обследование? Зачем? — проснулось любопытство в моей собеседнице.
— Понимаешь, — снова почесал в затылке я. — У отца… появились подозрения, что я мог, всё-таки, пробудить Дар… — выдал, придумывая на ходу, достаточно правдоподобную версию для интерпретации произошедшего события я. Настолько правдоподобную, что сам с неё обалдел.
Ведь, правда же, если подумать, то все события, недомолвки, намёки и издевательские замечания по поводу скорости моих мыслительных способностей со стороны Семёновой, реакции Мамонта на определённые мои слова — всё это легко и красиво выстраивалось в одну стройную и логичную систему при том допущении, что я не Бездарь, а Одарённый, который постепенно пробуждает свой Дар…
Не сразу, не рывком, не как выключатель лампочки: щёлкнул, и всё. А постепенно.
Один за одним появляются, проявляются и становятся заметнее определённые признаки, качества, усиливаются какие-то параметры, соответствующие наличию Дара, мало известные широким массам, но прекрасно знакомые Одарённым… как та же способность сопротивляться взятию под контроль Разумниками, например? Я ведь помню, как резко и серьёзно отреагировал на известие об этом Мамонт. Да и сама способность эта появилась не сразу. Ведь изначально, Маверик мог на меня воздействовать. Легко и неоднократно это делал. И даже после «пробуждения» тоже… что, если следовать логике этой теории, как бы утверждает, что Дар и «пробуждение» — не одно и тоже. Да — они, скорее всего, как-то между собой связаны, но не тождественны. Иначе Маверик уже не смог бы меня так просто выкинуть с моста, да и потом: воздействовать в бане и в квартире, внушая мне нужные ему мысли.
Потом был первый допрос в больничной палате. Допрашивала Семёнова. И ей этот допрос дался очень тяжело. Она смогла пробиться, смогла взять меня под контроль, но я этот факт и процесс уже фиксировал. Я прекрасно помнил всё, о чём меня спрашивали, и то, что я на это отвечал. Тогда как та же Милютина, сейчас мне прямым текстом поведала, что допрос, проводимый Разумником, сознанием Бездаря не фиксируется, и он в его памяти не остаётся.
А в моей остался. Более того, уже через несколько недель (или сколько там прошло — плохо уже помню после
А я-то, дурак, тогда этому совсем значения не придал. Думал — чудит Маверик. Боится что-то важное для себя в моей голове повредить.
Кстати! А не может это быть вообще причиной его интереса ко мне? Ведь, если так взяться и здраво порассуждать, абстрагировавшись от своего мировосприятия, в котором я — это безусловный центр Вселенной, вокруг которого всенепременно должно всё только и вращаться, то получается: кто я был для него после срыва первого покушения? Никто! Мелочь, пыль, мошка ничего не значащая — подобрался на дистанцию воздействия, и всё — нет в моей голове никаких «портретов» и «фотороботов»!
Или ещё проще: Семёнова могла совершенно спокойно мне память подправить, вообще ничем не рискуя.
Это, кстати, могло бы объяснить отношение Мамонта ко мне — наплевательское. Он не пытался сделать из меня «живца» для ловли Маверика. Он меня элементарно списал, так как не имел никакой возможности защитить содержимое моей головы от него. И ценность, так же как и опасность моя для Маверика были околонулевыми. И всё было именно так, как выглядело: меня действительно ПРОСТО выпнули на улицу с минимальной охраной. Охраной исключительно формальной, никак не рассчитанной на противодействие Разумнику!
Из меня, ещё на допросе, вытянули фоторобот Маверика (помню — подробно описывал того ПИЗДЮНа, находясь под «гипнозом» Семёновой), и дальше я был для следствия бесполезен. А охрана… ну, сын Князя, как никак. Положено. Урон престижу, если чего случится. Не большой, не сильно заметный, но всё же… Какой урон, такая и охрана.
Потом… что было потом?
— И как? — вырвал меня из раздумий голос Милютиной. Я вздрогнул и пару раз моргнул, выныривая из своих мыслей. Оказывается, пока я витал в облаках, точнее погружался в пучину внутреннего мира и своей памяти, мы успели дойти до класса. И теперь сидели за своей партой, а я даже учебник и письменные принадлежности достал.
И Алина всё это время ждала! Ждала ответа. Не теребила, не переспрашивала, не торопила — невероятная у неё, всё-таки, выдержка! Чувствуются и природная, врождённая хватка, и серьёзное семейное воспитание.
— Что как? — переспросил у неё я.
— Как пытались узнать? Как это вообще можно проверить: есть Дар или нет? Что за «обследование»? — прорвался так долго сдерживаемый поток вопросов.
— Лучше тебе этого даже не знать, — очень выразительно посмотрел ей в глаза я, вспоминая всё, что пришлось перенести в той белой комнате. Очень. — Поверь: лучше тебе этого не знать.
— Это такая тайна? — вскинула брови вверх она.
— Это так больно, — ответил ей я. И, видимо, либо взгляд мой, либо тон, либо выражение лица, либо задрожавшие непроизвольно руки на парте, которые я поспешил сжать в кулаки и убрать под парту, оказались достаточно красноречивы, либо — всё сразу, но девочка вздрогнула, сказала многозначительное «О!» и отвернулась к доске.
Но, через какое-то время не выдержала и снова повернулась ко мне.
— А результат? Как результат? — не без личной заинтересованности спросила меня она. Настолько важен этот вопрос был для неё, что скрыть это было бы просто невозможно. Да она и не пыталась.