Юрьев день

Француз Михаил

— Подожди-подожди, как это? Что значит, «поставить парус»? — поёрзал на своём стуле Алексей Константинович.

— Воспользоваться моделью и посмотреть, где будет потоп, а где пустыня. Там, где потоп — заранее начать строить дамбу, а там, где пустыня — копать оросительные каналы и ставить защитные лесополосы. Из любых изменений территории можно извлечь выгоду, если принять их неотвратимость и начать думать позитивно. Могли динозавры пережить ледниковый период, если бы имели нынешние возможности человечества по изменению пространства вокруг себя, имели «инсайт» в виде такой модели и достаточный запас времени, чтобы его использовать перед «катастрофой»?

— Чисто теоретически… хм, могли, — снова потёр свой подбородок и хмыкнул на собственные мысли мой

собеседник. — Но им, в любом случае, пришлось бы сильно потесниться…

— «Потесниться» и «вымереть» — что звучит приятнее? — усмехнулся я и поднял стакан с апельсиновым фрешем.

— Нет, ну, если именно так ставить вопрос…

— А про «потесниться»… кто успеет занять больше и более «вкусных» мест: тот, кто суетится над удушением собственной промышленности, ради «сокращения выбросов», или тот, кто начинает строить плотину посредине пустыни, которая в обозримом будущем станет либо морем (без плотины), либо цветущим раем (с ней)? Кто будет в экономическом и военном плане сильнее: тот, кто ставит бесконечные ветряки и солнечные панели, перегружая свою сетевую инфраструктуру и занимая ими пригодные для пахоты и садоводства земли, или тот, кто ставит новые атомные электростанции и развивает технологию «очистки» угольных и мазутных ТЭЦ? Тем более, Российская Империя в грядущем климатическом изменении становится чуть ли не главным бенефициаром: мы на двух больших старых тектонических плитах. Нам тонуть некуда: мы достаточно высоко над уровнем моря практически на всей своей территории. Нас — мировым океаном не зальёт. Зато в Москве снова начнут расти мандарины и персики, а по Сибири ходить слоны и верблюды. А кедры и сосны замечательно растут и в субтропиках: Сочи и Адлер не дадут соврать. Это запад Европы должен дёргаться, а не мы. Это им грозит судьба новой Атлантиды… Подумаешь, Гольфстрим остынет? Нам-то с этого что? Это Европа получит климат нашей нынешней Сибири и перестанет выё… кхм, — окончательно разошёлся я, видя такое внимание к своим измышлениям. Всё ж, льстит оно! Так и хочется продолжать «блистать остротой разума», «открывать глаза на факты», «резать правду-матку» и «вещать Божественные Откровения»… пушить павлиньи перья.

Что?! Я тоже человек, и не лишён человеческих недостатков! Вот меня и несло… всё дальше, дальше и дальше…

— А они и дёргаются… — очень-очень задумчиво проговорил Алексей Константинович. — Ладно, тут я тебя услышал, — встряхнувшись, произнёс он. — А пластик? Что ты думаешь по его поводу? Ведь, если ты собираешься в будущем вложиться в ещё одни исследования, то что-то ведь думаешь?

— Пластик… — повторил его жест и потёр свой голый подбородок, действительно задумавшись. Готовых ответов по этой теме у меня не было. Только одна интересная мысль. Интересная для меня. Не могу сказать, насколько она вообще может быть кому-то, кроме меня интересна. — Знаешь, Алексей, с пластиком всё… очень неоднозначно.

— В чем же?

— Он же создаётся из того, что на нашей планете, итак, уже есть. Из углеводородов. То есть, из совершенно тех же исходных «кирпичиков» углерода и водорода, что и вся остальная «природа» вокруг нас. Вся остальная «природа», которая древнее человечества, которая входит в ту самую «сбалансированную систему», даже «самобалансирующуюся систему»… я прекрасно понимаю, что «кирпичики» те же, но их порядок другой, и алмаз от сажи отличается тоже только этим самым «порядком», но разница при этом огромна, но… — замолчал я, даже не зная, как продолжить. Итак уже наговорил глупостей.

— Но? — поторопил меня Алексей Константинович.

— Но, не верю я, что у этой системы не найдётся механизма по разложению пластика! Не верю, что проблема не имеет простого и гениального «естественного» решения! Его нужно только увидеть и развить…

— И, в каком же направлении ты бы посмотрел? Где бы стал искать, в первую очередь?

— Знаешь, Алексей, я скажу банальность, но — в бактериях. Они быстрее всех других живых существ на планете могут меняться и приспосабливаться под изменения окружающей среды. Адаптироваться.

Они живут даже на обшивке космических станций и на дне океанов. Вроде бы даже в вулканах и в реакторах АЭС водятся… При этом, бактерии — это же настоящие живые фабрики, способные синтезировать самые сложные вещества и ферменты, которыми перерабатывают всё, что угодно: мох камень растворяет и ест! То есть, не сам мох, а те бактерии, которые в нём и на нём живут в симбиозе с ним.

— И? Человек, при всём своём «могуществе» не способен создавать бактерии с заранее заданным функционалом.

— Зато он может их найти и размножить!

— Где?

— На «мусорных островах»!

— То есть? — нахмурился в непонимании Алексей Константинович.

— Те самые «мусорные острова», которые сами собой собираются из выносимого реками с континентов пластика в мировом океане, о которых не первый год уже твердят учёные и исследователи, трубя в трубы и пробивая тревогу, — решил пояснить я. — Это же, буквально — идеальные инкубаторы-полигоны для выведения того вида бактерий, который так-таки и научится этот пластик перерабатывать: тепло, влажно, огромное количество «подопытного материала». Там же, вот прямо сейчас, в реальном времени, пока мы с тобой разговариваем, создаются совершенно новые, доселе не существовавшие экосистемы, полностью заточенные на одну задачу: освоить и переработать этот гадский пластик, которого там тысячи и тысячи тонн. Который является совершенно буквально — основой формирования этих новых экосистем…

— И ты предлагаешь… что?

— Я бы, если бы имел для этого ресурсы, отправил бы несколько экспедиций микробиологов-исследователей к этим островам с задачей — исследовать их. Найти, отыскать, выделить тот самый «золотой» вид бактерий, способный быстро и в нужные нам вещества перерабатывать те виды пластика, которые мы не можем до сих пор перерабатывать сами. Вот, не знаю, как ты, а я просто уверен, что среди миллионов видов, которые там водятся, как минимум, один такой уже точно есть. Осталось его только найти, выделить и размножить, чтобы потом тиражировать… сложная задачка. Дорогая и не быстрая. Но каковы перспективы! Тот, кто на должном уровне овладеет такой технологией… к нему очереди заказчиков, готовых нести свои деньги, выстроятся. Как сейчас выстраиваются к порогу Росатома с заказами на постройку АЭС, переработку облучённого топлива и чистку «урановых хвостов»…

— Да… уж, — откинулся на спинку своего стула Алексей Константинович. — Умеешь ты… озадачивать.

— Ну, — только и смог, что пожать плечами и с новой силой и разыгравшимся аппетитом накинуться на свой салатик. — «Пиздеть, не мешки ворочать»… — прочавкал я, набивая рот.

— Да уж, — весело ухмыльнулся он. — Трудно не согласиться…

Какое-то время мы кушали молча. Алексей, наконец, тоже вспомнил о своей рыбной вкуснятине и решил воздать ей должное. Однако, потом, разговор всё-таки продолжился.

— Знаешь, Юр, послушал я тут, на досуге, твою песню… — начал Алексей Константинович, отодвигая опустевшую тарелку и придвигая чашку с чуть поостывшим чаем.

— О? — искренне заинтересовался я. — И как?

— Голос у тебя хороший, — пожевав губами, начал он. — Музыка интересная… стихи красивые… но… Как бы это сказать, Юр? Не мог бы ты как-то полегче, что ли?

— В каком смысле? — не понял его я.

— Нет, я, конечно же понимаю, что ты на отца обижен за то, как он с тобой поступил, за то, что не оставил тебя в Кремле. Тебе, наверняка, кажется, что он тебя бросил, что это жестоко и подло… я сам через это проходил, но…

— Но? — вообще уже ничего не понимал я.

— Но называть кровь Долгоруких «просто водой»… не перебор ли? — просто убил меня следующей своей фразой Алексей Константинович. — А Императорскую семью — «нищими»? — ещё и контрольный в лоб сделал Алексей. — Не знаю, как Император, а Князь обиделся. Да ты, наверное, и сам его уже видел…

— Вот, значит, как… — заторможенно проговорил я, вспоминая мрачное лицо отца в белой комнате. И то, как он тяжко молчал всю дорогу до Кремля. Это что же? Он из-за песни?