Юрий долгорукий
Шрифт:
Глаза былинника стали острыми и холодными, как у воина перед боем. Положив сухую ладонь на гусли, он помолчал и вновь бросил пальцы на струны. И будто не десять немощных пальцев, а десять стремительных соколов упали на лебединую стаю:
Долетела дума до Киева, До великого князя Владимира, Он послал Илье двух товарищей, - А один из них удалой боец, А другой из них молодой чернец…Любава
– Скончался ныне чернец-то. Ох, стар он был, право! Мирошка ласково поглядел на Любаву, но сразу же отвернулся: былинник опять ударил по струнам.
Не нашли Илью у большой реки, Лишь нашли курган по-над берегом: Знать, земля сама тут насыпалась Да леса успели повырасти. И поставили тут часовенку…Любава опять чуть слышно сказала:
– Часовенка, вот она!
Мирошка, как прежде, радостно поглядел на деву.
– Ты свет мой!
– шепнул он ей, наклонившись к милому уху.
– Ты лада!
– Ой, тише!
– испуганно и счастливо качнулась Любава, украдкой взглянув: не следит ли батя?
Но батя и все следили не за Любавой. Они следили за пальцами и лицом Даяна - пылающим, вдохновенным, будто былиннику было не девять десятков лет, а первые двадцать. Былинник зорко оглядывал мир живыми, сверкающими глазами. А пальцы, как соколы, стремительно мчались, мчались. И лебеди с криком сбивались в стаю…
Приникнув ухом к рокочущим гуслям, былинник в последний раз откинулся на бревне, чтобы голос звучал сильнее, и громко, проникновенно допел:
Как поставили, так услышали - Будто вздох дошёл: «Надо мощь ковать!» И второй дошёл - только: «Мощь кова…» В третий раз дошёл - только: «Мос… кова…» Так и стала зваться река: Москва…Былинник снял со струн усталые руки, встал и медленно поклонился.
Князь, дружинники, плотники и бежане с улыбками огляделись: ишь ты, какой тут холм! Не холм - лежит богатырь бессмертный! Так, значит, слава ему, холму!
Долгорукий мягко заметил:
– Мудр ты, как вещий Баян. И песня твоя предивна. Хоть, может, не так насыпало холм и, может, названье реки - от иного взяло начало, но в песне твоей есть правда. Прими же от сердца, старый…
Он огляделся, но ничего не увидел близкого под рукой. Тогда он снял свой бархатный плащ, надел старику на плечи и мягко коснулся губами потного лба.
– Тебе завидую, Святослав, - добавил он, не скрывая.
– Пусть нет у тебя земель, но есть у тебя великий, вещий былинник. Его бы я взял себе…
Ольгович в тяжком смятенье вспыхнул:
«Отдать ли? Ужели сейчас отдать былинника князю?
На старости лет один лишь Даян услада. Неужто - отдать?..»
Но сам былинник с достоинством и спокойно решил:
– Я своему господину до гроба раб. Мне поздно идти к другому…
И вновь поклонился, уже угасая, забыв о пропетой песне, устало смежив веки, уйдя в невнятные мысли.
Ольгович в страхе взглянул: «Не обидел ли старый князя?»
Но Долгорукий, как видно, понял Даяна. Вздохнув, он сказал:
– Добро!
И громко добавил:
– Сказал нам Илья: «Москва». Так пусть же
– Давно всё готово, княже…
Юрий медленно поднял руку, взглянул на людей, стоявших вокруг и ждущих его приказа, расправил плечи и громко, сильно сказал:
– Да будет покров Московскому граду от всякого зла! Да будет град сей славен людьми! Да будет он крепкой защитой для всей земли Русской! Там, за рекой, между мной и Киевом, гибнут в междоусобицах русские города и веси, орошают иноплеменники землю кровью русских людей. Там тяжело, как в болоте: ступи - и утонешь… А здесь, на Москве, как высок берег! Добро и мир здесь, как и во всей земле Суздальской. За это добро и мир пусть крепко стоят московские люди. Вспомнят о них потомки хорошим словом. Ждёт их слава. Ибо если Киев - колчан, то Москва - стрела, а земля Русская - лук добрый…
Он повернулся к зодчему и с живой, торжественной простотой прибавил:
– Начнём же творить Москву!
1947 — 1955
Павел Архипович Загребельный
Смерть в Киеве
ОТ АВТОРА
Князь Юрий Долгорукий (1090 - 1157) известен как основатель Москвы. Уже за одно это он заслуживает вечной благодарности потомков. Хотя, к сожалению, летописцы, а позднее феодально-буржуазные историки, начиная от В. Татищева, не были справедливы в отношении Юрия Долгорукого и сделали всё для того, чтобы обесславить его. Факты же свидетельствуют о том, что Долгорукий был одним из выразителей народного стремления к единству нашей земли, боролся за это до самой своей смерти.
Боярство и церковники всячески мешали Долгорукому в его деятельности, выставляя против него таких послушных им князей, как Изяслав Киевский. Они не останавливались перед тягчайшими преступлениями, лишь бы только опозорить Долгорукого, не допустить его в Киев.
Сложилось так, что об этом периоде наши летописцы дают самые подробные сведения. Вся Киевская летопись, ставшая составной частью Ипатиевской, посвящена описанию борьбы Долгорукого с Изяславом. После внимательного сопоставления фактов и очищения их от наслоений, пристрастных оценок и несправедливых суждений эта 800-летняя история прочитывается сегодня как ещё одно из свидетельств об извечном стремлении народов нашей необъятной страны жить в дружбе, согласии и единстве.
СМЕРТЬ ПЕРВАЯ.
СУЗДАЛЬ