Юрий Михайлович Сушко Я убил Степана Бандеру

Сушко Юрий Михайлович

Адвокат Зайдель мысленно аплодировал обвинителю. Доктор Оберле, возвращаясь на своё место, мельком взглянул на мужчину, сидевшего во втором ряду. Лицо последнего не выражало ни малейших эмоций. Одобрение можно было прочитать, лишь зная язык жестов: кисти рук — «домиком». Оберле вздохнул и опустился в кресло, готовясь слушать речь своего коллеги, главного прокурора доктора Куна.

— Данный процесс явно выпадает из общепринятых рамок процессов, которые до сих пор слушались в федеральном суде первой инстанции… В центре обвинения стоят убийства Ребета и Бандеры, двух украинских эмигрантских руководителей, которые до своей смерти жили в Мюнхене. Преждевременный конец их жизни положил их земляк Сташинский. Обвиняемый не знал своих жертв лично, он ни разу не обмолвился с ними ни одним словом.

Оба погибших ничем его не оскорбили. Он не имел для своих действий никакого личного мотива. Идея убийства исходила от другой стороны — от организации, которая была заинтересована в смерти Ребета и Бандеры. Таким образом, речь идёт не о рядовом убийстве по личным мотивам, а об убийстве политическом. Обвиняемый

был при этом только орудием организации… — Сташинский посмотрел на своего адвоката. Но Зайдель, поймав его взгляд, никак не отреагировал, — организации, которая хотела устранить, убить двух ведущих украинских политиков в изгнании. Люди этой организации, на службе которой находился обвиняемый, видели в убитых заклятых врагов Советского Союза и русского народа… Обвиняемому было заявлено expressis verbis, что Ребет и Бандера — по причине их опасного влияния на украинскую эмиграцию — должны быть устранены… Организация, на службе которой находился обвиняемый, была не странной группой политических экстремистов, а Комитетом государственной безопасности при Совете министров СССР — КГБ! И это — главное открытие данного процесса, и это делает его сенсационным… Ни одно государство в мире не имеет права убивать человека в чужой стране, даже если этот человек некогда являлся гражданином этого государства… А тем более ни Бандера, ни Ребет гражданами СССР никогда не являлись. Обвиняемый не имел личных оснований для убийства Ребета и Бандеры. Одиночка, не имеющий поддержки со стороны государства, не смог бы осуществить такое преступление… Что касается уголовной ответственности обвиняемого, то она не вызывает сомнений. Он разумный человек и полностью осознает тяжесть своих деяний. Он действовал по собственной воле. Я позволю себе сослаться на выводы уважаемого эксперта, профессора, доктора Рауфа, согласно которым заболеваний психического характера и нарушений сознания у обвиняемого не установлено… Безусловно, КГБ ожидал от него беспрекословного подчинения и не оставлял ему никакой свободы выбора. Но кто добровольно работает на организацию, которая не уважает его мысли и его волю, тот должен нести ответственность. Однако он не предпринял попытки уклониться от выполнения приказа. Виновный может быть оправдан только в том случае, если налицо признаки понуждения (параграф 52 Уголовного кодекса), то есть когда его силой вынудили к совершению преступления…Сила приказа существовала для него только на территории, подконтрольной советской власти, но не на территории ФРГ, где он совершал убийства. В Федеративной Республике он оказывался вне зоны досягаемости своих работодателей, и у него была возможность поступать в соответствии с собственной волей и своей моралью. Поразительно искренняя исповедь обвиняемого не имеет аналогов и беспримерна для нашего зала заседаний. Он открыто и беспощадно раскрыл свой внутренний мир, не пытаясь при этом оправдывать себя и свои поступки. Он приложил видимые усилия, чтобы верно обрисовать эволюцию своего душевного состояния на протяжении десяти последних лет, до момента совершения достойных презрения преступлений…

«…Сташинский ещё больше побледнел и ещё ниже опустил голову, услышав, что слово предоставляется Наталье Бандере», — злорадно пометила в своём судебном дневнике мадам Оклер из «Фигаро», за все дни процесса так и не изменившая своего первоначального мнения об убийце-фигляре.

— Высокий суд! С вашего позволения, как член семьи моего убиенного отца, Степана Бандеры, я в отсутствие моей мамы, Ярославы, выражаю Высокому сенату признательность за предоставленное мне слово. Принимая во внимание утверждение обвиняемого, что он во время своей деятельности в КГБ был убеждён, будто мой отец был предателем Украины, я хотела бы представить моего отца таким, каким я его ношу в глубине моего сердца… Именно сегодня исполняется три года, когда мой отец скончался по дороге в больницу… Это не первое и не единственное убийство в нашей семье. Мои родители происходили из грекокатолической семьи украинских священников. В те годы именно священники и учителя пробуждали национальное сознание украинского народа, прежде всего крестьянства. Почти вся семья моего покойного отца и моей матери погибла от рук врагов… КГБ планировал схватить нас, детей, вывезти в Советский Союз, сломить наше сопротивление всеми ужасными способами, которые там сегодня практикуются, и сделать из нас коммунистов, чтобы мы осудили деятельность нашего родного отца… Мой незабвенный отец воспитал нас в любви к Богу и Украине. Он был глубоко верующим христианином и погиб за Бога и независимую, вольную Украину — за свободу всего мира. Мой блаженной памяти отец, который олицетворял эти великие идеалы, останется путеводной звездой всей моей жизни, как и для моего брата и моей сестры, так и украинской молодёжи…

Наталья закончила своё выступление и посмотрела в зал. Мистер Керстен, поймав её взгляд, торжествующе показал большой палец, а доктор Нойвирт приложил правую руку к сердцу и поклонился.

Вдова Ребета Дария говорила суше и строже. Но Наташе Бандере запомнились её слова: «Всё то, что тут в эти дни обнаружилось, я воспринимаю как глубокую и жестокую трагедию. У меня нет к обвиняемому чувства злости и ненависти. Чисто по-человечески обвиняемого можно пожалеть, и я вовсе не требую, чтобы он был строго наказан. Дело Сташинского я рассматриваю именно как явление, которое есть зеркальное отражение трагической судьбы всего нашего народа…»

Зал судебных заседаний. 19 октября

Закончив чтение пространного устного обоснования приговора, президент Уголовного сената доктор Генрих Ягуш решил передохнуть. Сделал несколько глотков любимой минеральной воды Gerolsteiner Sprudel, посмотрел на притихший

в ожидании зал и продолжил:

— Перехожу к определению срока наказания. Подсудимый по чужому приказу собственноручно убил двух человек. Но был при этом лишь инструментом в руках бессовестных людей. Он это в итоге осознал и раскаялся, ничего не скрывая и не приукрашивая… Со своим прошлым он порвал при чрезвычайно тяжёлых обстоятельствах и опасным для него способом… Он боролся и победил. О безжалостных методах политической борьбы, которые осуждаются любой цивилизацией, он, невзирая на угрозу для себя самого, довёл до сведения мирового сообщества… Нет оснований взваливать на него ещё и вину его закулисных руководителей. Им не избежать наказания… Наказание не должно уничтожать подсудимого. Насколько это возможно, оно должно помочь ему в покаянии. Наказание за каждое покушение, совершённое им, — по шесть лет каторжной тюрьмы, за предательские связи — ещё один год. Суд считает, что для искупления вины обвиняемому достаточно общего наказания — восемь лет каторжной тюрьмы с учётом времени следствия.

«Живут и умирают человеки…»

«Ну вот и всё, — тоскливо размышлял экс-резидент Сергей, тупо глядя в иллюминатор военно-транспортного самолёта, совершавшего рейс Берлин — Москва. — Прощай, Германия, теперь уже навеки… Спасибо тебе, камрад „Крылов”, поклон тебе земной».

Сразу после побега ликвидатора сразу 17 сотрудников резидентуры, базирующейся в Карлсхорсте, были отозваны в Москву и вскоре сняты с должностей. Даже глубоко законспирированный агент Александр Святогоров, много лет содержавший в Мюнхене украинский ресторан, координируя местную агентскую сеть, был вынужден спешно свернуть все дела, обрубить контакты и вернуться в Союз.

«Какой же сукой оказался!» — проклинали своего бывшего коллегу в Комитете. Суку было не жалко. Жалко было собачку, застреленную в берлинском лесочке Богданом при испытании стрелковых характеристик спец-оружия…

На карьере Александра Николаевича Шелепина предательство одного из самых успешных ликвидаторов Комитета никак не отразилось. Даже, пожалуй, наоборот. В сентябре 1961 года председатель КГБ уже пересел в новое кресло, став секретарём ЦК КПСС. А ещё через год «железный Шурик» возглавил Комитет партийно-государственного контроля, одновременно занимая должность заместителя председателя Совета министров СССР [32] .

32

Правда, в 1975 году для Шелепина убийство Бандеры всё же аукнулось, когда он в качестве председателя Центрального совета профсоюзов вознамерился посетить Англию. «Благодаря» шумихе, поднятой британской прессой, Шелепину припомнили руководство КГБ, за которым тянулся кровавый след за пределы Советского Союза, в том числе и убийство лидера ОУН. Вскоре после «английского инцидента» Шелепина тихо убрали даже из профсоюзов. В его блестящей политической карьере была поставлена чёрная точка.

Сергей же, разумеется, оказался в числе «жертв Сташинского», надолго угодив в самый «глубокий резерв». Что ждало его в будущем? В лучшем случае — какая-нибудь незначительная работёнка в аппарате Комитета, например в архиве, или ссылка в одно из областных управлений. Страна огромная, он мог оказаться хоть в Калининграде, хоть в заштатном Донецке или на Дальнем Востоке. Ну а худший вариант — неполное служебное соответствие, внутреннее расследование, суд и — нары.

Накануне суда в Карлсруэ (Сергей по-прежнему внимательно отслеживал развёртывание событий в Западной Германии) его неожиданно вызвали к руководству. Разговор был короток: командировка в Федеративную Республику. Цель — Сташинский.

— Это твой последний шанс, — сказали ему на прощание. — Как говорится, пан или пропал…

— Сергей, полюбуйся, — попытался отвлечь соседа от грустных мыслей и созерцания видов в иллюминаторе сидевший рядом полковник Георгий Санников, приданный ему в качестве напарника. Он протянул ему номер гамбургского еженедельника «Билд зейтунг», первую полосу которого украшал огромный заголовок «Приговор года — убийцы сидят в Москве!».

Сергей по диагонали быстро пробежал отчёт с пресс-конференции в Карлсруэ. Обратил внимание на заявление адвоката семьи Бандеры какого-то Керстнера: «Приговор Высшего немецкого суда справедлив, и он является великой победой правды. Он изобличает советско-коммунистическое правительство как истинного убийцу… Советское правительство избрало Степана Бандеру в качестве жертвы, ибо он был символом национальной борьбы против российского господства над нерусской нацией, над Украиной. Коммунистический Совет министров отдал приказ убить его. Российская наука создала пистолет, заряженный отравляющим цианистым калием. Росссийские спецслужбы разработали план и заставили Сташинского исполнить его. Российское правительство наградило Сташинского за преступление, отметив убийство высокой правительственной наградой».

— Вот скотина! — выругался Сергей. — Георгий, как только мы подберёмся к Сташинскому, ты исчезнешь. Он мой. Я убью его. А потом себя. Я один виноват в том, что вовремя не разглядел предателя…

Но крепостные стены старой немецкой тюрьмы оказались неприступными.

Отсидел ли убийца Сташинский свой срок полностью — неизвестно. Да это и не важно. Хотя, по некоторым данным, уже в 1966 году он был выпущен на свободу и тайно переправлен в США. В украинских эмигрантских кругах ходили упорные слухи, что Сташинскому в Штатах сделали пластическую операцию, а затем, выжав из него всю более или менее ценную информацию, отправили безбедно доживать век в Южную Африку. Кто-то божился, что встречал человека, похожего на Сташинского, в магазинчике на Ukrainian Village в Чикаго. Всё может быть…