Юрий Тынянов
Шрифт:
В отличие от А. Толстого, О. Форш и других советских писателей, работавших и на историческом и на современном материале, Ю. Тынянов за пределы исторического материала не выходил.
Из всего, что он написал, лишь несколько страниц имеют отношение ко времени, в котором он жил. На одной из них говорится о том, что "враг сломит себе зубы об его (Ленинграда.
– А. Б.) каменные ребра", а также о Пушкине, Петре I, "Медном всаднике", А. Н. Воронихине, А. Д. Захарове, адмиралтейском шпиле, Наполеоне, Летнем саде, А. В. Суворове, о "всех Вильгельмах и Фридрихах-Вильгельмах", Марсовом поле, Ленине, Сталине. Большая часть этой страницы посвящена прошлому*.
* "Великий город Ленина". Литературно-художественный сборник. Куйбышев). Государственное издательство
Вероятно, ответить на вопрос, почему писатель работает в историческом жанре, так же трудно, как ответить на вопрос, почему один писатель пишет стихи, а другой прозу. Но если Тынянов по случайно стал историком русской литературы и в истории русской литературы его преимущественно интересовали Кюхельбекер, Грибоедов и Пушкин, то, почему он написал романы о Кюхельбекере, Грибоедове и Пушкине, становится более понятным.
Исторический роман - это чаще всего форма познания действительности, а не способ ухода от нее. (Хотя лучшего способа уйти, вероятно, трудно сыскать.) Можно предположить, что если бы уход в прошлое для Тынянова был связан с попытками спрятаться, то его творчество ни сейчас, ни раньше, когда он жил, не имело бы серьезного значения. Что может убедительного сказать людям прячущийся человек? Самое убедительное, что он может сказать, это чтобы люди, следуя его примеру, тоже прятались. Тынянов, конечно, даже в то время, когда многие готовы были с особенной охотой внять именно такому призыву, говорил совсем иное. В своих романах он говорит примерно то же, что всегда говорила вся великая литература и о чем она переставала говорить лишь в беспросветные эпохи рабства, палачеств и безудержного верноподданничества. Во все другие эпохи великая литература настойчиво говорила:
Конечный вывод мудрости земной:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!
Несомненно, все друзья Тынянова по литературной группе, к которой он в 20-х годах принадлежал, знали и эти стихи, и то, что в них содержатся чрезвычайно полезные сведения. Но, в отличие от Тынянова, некоторые из его друзей по литературной группе и многие друзья из других литературных групп, или вовсе не имеющие отношения к группам, или не имеющие отношения к литературе, считали, что их это все не касается или что они уже сделали все необходимое, а оставшееся доделают неумолимые законы истории.
Присутствие Тынянова в нашем времени определяется не столько материалом, сколько отношением писателя к материалу. Так понять Пушкина, Грибоедова, Кюхельбекера, декабристов, Петра, Павла, Александра, Николая мог лишь человек, хорошо знающий, кто достоин и кто не достоин жизни и свободы.
Тынянов был исторически отзывчивым человеком, и поэтому его первый роман появился в то время, когда восстание на Петровской площади приобрело значение,которое никогда раньше ему не придавалось, потому что оно никогда так тесно не связывалось с другими эпоха ми, как связалось оно с той, в которой писатель жил.
Книга о Пушкине была начата в те годы, когда стали до статочно определенно выясняться возможности вэаимоотношений поэта и общества.
Книги Тынянова написаны о важнейших явлениях русской истории, и написаны тогда, когда эти явления начинали приобретать особенное значение.
Тынянов избегал работать на популярных анекдотах и знаменитых цитатах, соединенных пейзажами и объяснениями в любви. Он работал преимущественно на ма- лоизвестном материале, не вошедшем в хрестоматии. Но это не главное. Главным было осмысление материала, столкновение источников, извлечение из документа тайного значения. "Там, где кончается документ, там я начинаю"*,писал он. Он начинал и часто обнаруживал нечто совсем не похожее на тo, что было в документе, и обнаруживал то, что было спрятано документом. То, что он делал, было ново и раздвигало границы традиционных представлений. После Тынянова многие явления истории русской литературы в нашем сознании заняли большую площадь, чем та, которая отводилась им раньше. Теперь мы говорим как о чем-то привычном: "Грибоедов-дипломат", "архаисты". Это стало естественным, это вошло в историю русской культуры, с которой встречается каждый человек .после
* "Как мы пишем". Издательство писателей в Ленинграде, 1930, стр. 163.
** "Историк русской литературы XIX пока". Под редакцией Овсянико-Куликовского, тома I-V, т. I. M., издательство товарищества "Мир", 1911, стр. 100.
*** Там же, стр. 252.
После его книг декабристы оказались уже не только "тайным обществом", но и реальными людьми. Грибоедов перестал быть то желчным мизантропом, то развеселым повесой, въехавшим на бал верхом, дуэлянтом, любовником, человеком, который не то не успел, не то забыл написать еще несколько комедий.
О том, каким был Пушкин в жизни, литературе и истории, мы узнали гораздо больше от Ю. Н. Тынянова, чем от В. В. Вересаева.
Если люди, не занимающиеся специально историей литературы, знают о "Беседе любителей русского слова" больше того, что современники обзывали ее "Беседой губителей русского слова", а Шишков был реакционер и требовал "галоши" впредь именовать "мокроступами", то они обязаны этим тому, что Тынянов поставил под сомнение традиционную уверенность, что "тройкой супостатов" заниматься не стоит.
Тынянов заставил читателя интересоваться тем, что писал сам, и тем, о чем писал.
Романы Тынянова побуждают задумываться над вещами, казавшимися уже решенными. Это свойство всякого большого искусства. Вокруг значительного художественного произведения создастся поэтическое поле высокого напряжения. Импульсом, вызвавшим художественное произведение, читатель настраивается на ту же волну, на которую настроено это произведение. Таков закон поэтической индукции. Художественное произведение - это влияние, воздействие. Смысл и значение стихотворения "Горные вершины" не в том, что в нем самом сказано нечто крайне значительное, но в том, что, читая его, начинаешь думать о крайне значительном.
Но существенно не просветительское поприще Тынянова, само по себе чрезвычайно уважаемое, достойное и полезное. Существенно то, что он извлек из русской истории ее тайное, спрятанное, завешенное толстыми портьерами, закрытое шитыми мундирами, героическими полками, почтенными бородами и глубокомысленными лысинами значение. Он рассказал о последнем выводе Земной мудрости - о том, что
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!
* * *
Первые исследовательские работы Тынянова относятся к тому времени, когда мудрость академического литературоведения исчерпала себя, что было совершенно ясно новой, еще не исчерпавшей себя мудрости, но абсолютно не ясно, как это всегда бывает, старой. Кстати, старая академическая мудрость охотно повторяла, что, мол, жизнь может нормально развиваться только при постоянном обновлении и еще что-то в том же роде.