Юркин хуторок
Шрифт:
— Ах, прелесть! — вскричал, всплеснув ручонками, Бобка. — Возьмем их к себе в детскую непременно.
— И будем их кормить молоком, — подхватил Сережа.
— И глуп же ты, Сережа! — насмешливо произнес Юрик. — А еще старшим называешься. Ну где же это видано, чтобы голуби, как котята, молоко пили?
Сережа сконфузился.
— Возьмем их с собою! — тянул Бобка и протягивал ручонки к гнездышку.
— Оставь, я сам! — оттолкнув его, проговорил своим резким голосом Юрик, и бросившись ничком на ворох соломы, он в свою
Тут произошло нечто совсем неожиданное. Ворох соломы зашевелился, словно живой, под Юриком, и из-под него высунулась белобрысая головенка с потешными пышными вихрами и маленьким носом, торчавшим на детской грязной рожице в виде пуговицы.
— Не трожь голубей, тебе говорят! — произнес вихрастый мальчик. — Голуби мои, и худо тебе будет, коли что ежели…
— Вот тебе раз! — протянул изумленный Юрик, в то время как Бобка со страхом попятился к двери. — Вы из каких же будете, господин хороший, и чего же вы бранитесь, с позволения сказать?
Вихры отчаянно зашевелились, и нос-пуговица окончательно вылез из-под соломы. Обладатель этого носа оказался небольшим пузатым босым человечком в грязной, заплатанной в нескольких местах рубашонке. У него было какое-то задорное и в то же время недоумевающее выражение лица.
— Кто ты такой? — спросил Юрик, удивленно глядя на этого курносого и вихрастого мальчугана.
— Кто? Я-то? — переспросил мальчуган.
— Ты-то!
— Я-то — Митька! А вот ты-то кто будешь? — произнес далеко не миролюбивым тоном курносый человечек.
— А я — Юрик, — отвечал маленький барчук, с трудом удерживаясь от смеха при виде этой забавно воинственной рожицы. — А это Сережа, — указал он на старшего брата, — а этот — Бобка, — протянул он палец в направлении рыженького мальчика, забившегося от страха в уголок.
— Бобка… имя-то словно собачье! — протянул с глупой усмешкой пузатенький Митька и вдруг снова неожиданно рассердился: — А пошто вы, ровно воры, в мою голубятню забрались?
— А пошто ты, как разбойник, в соломе спрятался? — передразнивая его, спросил Юрик.
— Боялся я! Тетка Аксинья меня била, шибко била… Велела коров пасти, а я убег.
— Зачем же ты убег? — спросил Юрик.
— А тебе што за дело?
И Митька воинственно выпрямился и даже сжал в кулаки свои грязные ручонки. Но как раз в эту минуту раздался пронзительный крик внизу:
— Митька-а! Митька-а! Куда ты провалился?
— Ахти, беда мне! — вскричал Митька и снова нырнул в солому. — Прибьет она меня, прибьет беспричинно. У нее первое дело — за вихры таскать.
— А ты не бойся. Мы тебя не дадим в обиду, — успокоил его Юрик.
— Это кто? Ты-то?
— Да хоть бы и я!
— Во! Так она на тебя и посмотрит.
—
— Беда, беда! — вскричал Митька и с головой ушел в свою солому.
Действительно, ступени скрипели под тяжестью Аксиньи, и не успели мальчики переглянуться между собою, как ее тучная фигура показалась на пороге мезонина.
— Ну, полюбовались на голубков, барчата! — произнесла она вкрадчивыми певучим голосом, каким обыкновенно говорят простолюдинки, когда желают показаться ласковыми и добрыми. — Голубки-то улетели.
— Да, — произнес лукаво Юрик, искоса поглядывая на чуть шевелившуюся в углу кучу соломы, — и Митька ваш улетел вместе с ними.
— Митька? Да нешто вы его знаете?
И, не дожидаясь ответа, Аксинья стала жаловаться на Митьку: и лентяй-то он, и грубиян, и разбойник, совсем он от рук отбился и сладу с ним никакого…
А курносая рожица в это время выглядывала из своего убежища под соломой и корчила такие уморительные гримасы, что три мальчика едва могли удержаться от смеха.
— Митька ваш племянник? — спросил Юрик толстую Аксинью.
— И-и… какой он мне племянник, детушки! Просто он сирота бездомная, и приняла я его к себе по своей доброте, а он, заместо того чтобы помочь мне в чем по хозяйству, только проказничает. Невмоготу мне с ним!
И, говоря это, толстая Аксинья, раньше чем кто-либо из детей мог предвидеть это, тяжело уселась на кучу соломы, под которой притаился злополучный Митька. Уселась и тотчас же вскочила на ноги как ужаленная. Глаза ее, выпученные и испуганные, стали совсем круглые от страха, рот широко раскрылся.
— Разбойники! — завопила на весь двор и даже на весь хутор Аксинья. — Разбойники, режут! Караул! — и со всех ног бросилась вон из мезонина, оставив в голубятне трех громко хохочущих мальчуганов.
— Ну, таперича держись! — вскричал, вылезая из своей соломенной засады, Митька. — Коли узнает, што это я ее испужал — прибьет меня… как Бог свят — прибьет!
И прежде чем мальчуганы успели опомниться, он кубарем слетел с лестницы, и через минуту его потешную маленькую фигурку можно было видеть бегущею по полю от хутора к лесу.
Мальчики перестали смеяться и искренно пожалели сироту-Митьку, которому, должно быть, несладко жилось у его сердитой названой тетки. Потом они занялись птенчиками. Они решили оставить маленьких голубков в голубятне и навещать их как можно чаще, а заодно навещать и Митьку, успевшего сильно заинтересовать детей Волгиных.
ГЛАВА 2
Старший лесничий и его внучка. Юркино слово. В лесу. Митькины страхи. Снова фея Мая