Юродивый
Шрифт:
Все эти должностные лица избирались на один год, но могли быть сменены и ранее, если войско было ими недовольно. Кошевой пользовался почти неограниченною властью в походе, но в Сечи, в мирное время, он ничего не мог предпринять без совета с радой и ее согласия. В тех случаях, когда поход предпринимался лишь частью войска, и кошевой оставался дома, для начальства над экспедицией избирался особый полковник, власть которого продолжалась только во время похода.
Всякий казак имел право участия в раде, всякий мог быть избран на любую должность. Жизнь
Та же причина, которая заставила запорожцев признать безбрачие основным принципом своей жизни, определила и характер их мирных занятий. Земледелие было невозможно из-за соседства татар, совершавших частые набеги. Потому главными занятиями сечевиков, помимо войны, сделались охота и рыбная ловля, для которых степи и Днепр представляли чрезвычайно благоприятные условия.
Порядок внутри запорожской общины охранялся строгой дисциплиной: жившие военной добычей запорожцы строго преследовали воровство в своей собственной среде, казня за него смертью; смертною же казнью карался всякий разбой и насилие в мирных христианских селениях.
Уже то, что казаки оказались запорожцами, говорило о том, что они никак не могли быть причастны к преступникам, разгромившим и сжегшим русскую деревню. Напротив я мог рассчитывать на их помощь в освобождении пленников и наказании виновных, кем бы они ни оказались.
Заводить разговор о сожженной деревне я не стал, отложил до утра. Говорят, что он вечера мудренее. Да и усталость брала свое. Целый день сидеть в седле и рыскать за псом по полям и перелеском не самое приятное занятие. Я вытянулся на пропахшей острым лошадиным потом попоне и смотрел в звездное небо. Получалось, что тут великое, как бы смешивалось с обыденным, составляя общую картину единства противоположностей.
Неожиданно ко мне подполз Полкан и бесцеремонно улегся рядом, прижавшись теплым боком. Я погладил его по голове и заснул.
Утром мы встали на рассвете. Пока все занимались туалетом, а потом завтракали, разговора не получалось.
На меня посматривали с любопытством, но ничего не спрашивали. Только когда я подошел к своей мохнатой лошаденке, казак, тот, что вечером вспоминал купание в Днепре, малый дет тридцати с бритым подбородком и длинными вислыми усами, задумчиво сказал:
— Я эту лошадь, кажется, уже видел. Никак Селимка-крымчак на ней ездил.
— Точно, Селимкина лошадь, — подтвердил и старший. Он, конструктивно воспринял мои вчерашние насмешки, переоделся и теперь без женского летника смотрелся значительно мужественнее. — Ты, Тарас, где этого коня раздобыл?
— Отбил у какого-то степняка, — ответил я. — Он на меня напал, требовал червонцы, только мне повезло больше чем ему.
Казаки
— Никак ты Селимку убил? — с непонятным для меня удивлением спросил старший.
Мне вопрос не понравился. Мало ли какие у них были отношения с погибшим кочевником, если дружеские, то могла сорваться моя просьба о помощи. Однако и врать было не с руки, кроме лошади, казаки вполне могли узнать его шапку и саадак.
— Ну, в общем-то убил, — после заминки ответил я, потом добавил обычное в таких случаях оправдание, — он первый начал.
Меня окружили и рассматривали как чудо морское.
— Он правду говорит, — после паузы, сказал кашевар, — шапка-то на нем Селимкина и лук его! Я точно помню. А вот сабля не его. У Селимки сабля была татарская, в позолоченных ножнах.
— Моя лучше, — сказал я, как бы невзначай трогая рукоять сабли и теряясь в догадках, чем все это может для меня кончиться.
— Как же ты сподобился самого Селимку убить?! — после долгого тревожного для меня молчания, спросил он.
Пришлось говорить так, как было:
— Он подо мной стрелой коня убил, потом хотел и меня застрелить. Уже стрелу наладил, да тут на него сзади Полкан бросился. Получилось, что мы его вместе и перемогли.
В кровавые подробности я вдаваться не стал.
Теперь все повернулись и посмотрели на собаку. Полкан, как актер на выходе, встал и дал возможность себя детально рассмотреть.
У него явно были артистические способности. Держался он с достоинством, но не без манерности. Что поделать, пес он и есть пес!
— Значит, успокоил ты Селимку-крымчука, — с непонятной интонацией сказал старший, кончив рассматривать Полкана.
— Получается так, — подтвердил я, интонационно подтверждая этот скорбный факт. — Не я первый начал…
— Ну, что теперь будем делать, казаки? — не отвечая мне, спросил старший товарищей.
— А может, Тарас ошибся и не Селимку убил, — рассудительно сказал тот, что опознал лошадь. — Да и я коня мог перепутать. Вот саблю бы увидеть, тогда и решать можно.
— Саблю я на месте оставил, — вмешался я в разговор. — Лук с подлучником, да саадак могу показать, и еще переметную суму.
— По стрелам узнать можно! — обрадовано воскликнул казак с длиннющим хипповым оселедцем. — У Селимки наконечники особенные!
Идея понравилась, казаки дружно закивали головами, а старший, попросил:
— Покажи стрелы.
Я принес все свои трофеи и передал ему. Из колчана тотчас вытащили стрелы, которые были в нем представлены тремя видами. Короткие тяжелые для ближнего боя, средние чуть длиннее и легче, с раздвоенными наконечниками, и длинные для дальних целей. Казаки взялись рассматривать наконечники, оперение, древки. После начали исследовать переметную суму. Мешочки с золотом их не заинтересовали, зато вяленое мясо, шарики сухого сыра и сухие лепешки изучали придирчиво, обмениваясь не понятными для меня замечаниями.