Юсуф из Куюджака
Шрифт:
Должно быть, в этом была доля правды. Никакого состояния не хватило бы покрывать огромные расходы Хильми-бея и его сына.
Отношения этого человека с сыном служили источником упорных сплетен в городе. Хильми-бей вместо того, чтобы наставлять Шакира на путь истинный, попытаться исправить его, сам устраивал такие же кутежи, нередко даже вместе с сыном, привозил летом за город, в Дженнетаягы, а зимой в бани мальчиков из Измира, с Митилены или из местных греческих семей. Можно было только удивляться, что Шакир, после всего этого, не заходил еще дальше.
Слухи,бродившие
Неожиданный приход Хильми-бея был, несомненно, не случаен, хотя сам он всячески подчеркивал случайность, - заводчик не был столь близок к Хулюси-бею, чтобы явиться к нему без приглашения. Его приход, да еще вместе с Хаджи Этхемом, несомненно, преследовал какую-то скрытую цель.
Хильми-бей присоединился к компании. Выпил несколько рюмок ракы. Но так как он пришел совершенно трезвым, то водка не оказала на него почти никакого действия. Его маленькие глазки беспрерывно шарили по комнате. Наконец он предложил судье:
– Сыграем в картишки? Как ты?
Судья слыл человеком честным и справедливым. Но карты были его слабостью. Хотя он и не участвовал в крупной игре, но от небольшой партии не отказывался.
– Как вам угодно. Давайте по маленькой.
Стол с закусками убрали. Принесли другой, поменьше. Постелили пикейную скатерть. Появились карты.
В доме Хулюси-бея редко играли даже в покер, чаще всего в тридцать одно. Но Хильми-бей предложил:
– Может, сыграем сегодня в «меч»?
– Ну уж нет! Ведь это тюремная игра!
– Да разве не все равно? Карты есть карты, душа моя. Чтобы не затевать долгой игры, провернем пару кругов на ногах, так и пройдет время.
– Как хочешь!
Пересмеиваясь, остальные столпились вокруг стола. Они смотрели на игру как на забаву: ведь она вовсе не соответствовала ни их доброму имени, ни их положению.
Хильми смешал карты и спросил стоявшего рядом каймакама:
– Что вам, бей-эфенди? Каймакам опешил:
– Помилуй, бей, я в карты не играю. К тому же вовсе не знаю, что это за «меч» или как там его…
– А тут и знать нечего, бей-эфенди, сейчас научитесь!
И он в нескольких словах разъяснил смысл и правила игры.
– Я в эту игру не играю!
– Послушай, дорогой, - вмешался судья, - не отбивайся от компании. Сыграем один круг и разойдемся.
Саляхаттин-бей рассмеялся:
– Но ведь ты сам знаешь, душа моя, что я в карточной игре ничего не смыслю!
– Да уж какая это игра, бей-эфенди, не преувеличивайте. У нас у всех одна цель - позабавиться! Что вам дать?
Саляхаттин-бей положил перед собой серебряную монету в пять пиастров:
– Дайте девятку!
Быстро замелькали пальцы Хильми-бея, и перед Саляхаттином легла девятка. Хильми в свою очередь тотчас же вытащил из кармана монету и бросил ее на стол:
– Пожалуйста! Возьмите и карты, теперь вы будете сдавать!
Минут через тридцать игра разгорелась. Разговоры прекратились,
– Король, на две лиры!
– Тройку, на отыгрыш!
И таинственно шуршали карты, падая одна за другой на стол.
Лампа, стоявшая на краю стола, освещала своим желтым светом только круг игроков, а вся комната была погружена в полумрак. Тени сидевших за столом людей, похожие на каких-то чудных, огромных тварей, выделывали на стене угловатые, резкие движения. На полке стенного шкафа в углу стояли забытые рюмки, полграфина водки, яйца с копченым мясом и соленья. Еще недавно собравшиеся то и дело подходили к шкафу, опрокидывали рюмочку и с набитым ртом возвращались к столу, чтобы продолжать игру. Теперь у них уже не было сил двинуться с места: лица побледнели, руки тряслись. Собирая карты, они то и дело рассыпали половину колоды, снова мешали и давали снять не тому, кому нужно.
Время от времени они совали руки в карманы, доставали красивые вязаные мешочки, полученные женами в приданое, и дрожащими пальцами вынимали оттуда деньги.
Хулюси-бей и два других адвоката проиграли так немного. Они играли осторожно и не открывали карту тем, кто завышал ставку.
Судья - он был уже в большом проигрыше - остановился и стал играть осмотрительнее. Больше всех проиграли Хильми-бей и Саляхаттин. Захмелевший Саляхаттин-бей не только проиграл все бывшие при нем деньги, но и задолжал пятьдесят золотых Хильми-бею. Он играл, забыв обо всем, как все новички в картах, стараясь нервной, азартной игрой расположить к себе фортуну. Проиграв, он удваивал ставку. Снова проигрывал и снова удваивал ставку. Его проигрыш приблизился к сумме, о которой, будь он трезвым, он испугался бы даже и подумать.
В выигрыше оставался только Хаджи Этхем. С серьезным лицом он сгребал деньги и тасовал карты. Так как в карточной игре деньги необязательно держать на столе, Этхем клал золотые в карман, оставляя перед собой только несколько меджидие (Меджидие - серебряная монета в двадцать курушей).
Хильми-бей проигрывал молча, с застывшей высокомерной улыбкой в углах губ, и, когда перед Саляхаттином не оказывалось денег и бедняга, подавленный и бледный, судорожно откидывался на спинку стула, он клал перед ним пригоршню лир:
– Я поставлю за вас, бей-эфенди!
Хулюси-бей и остальные, кроме судьи, казалось, смекнули, что здесь что-то нечисто. Но никто не осмеливался сказать об этом вслух, тем более что их это никак не касалось. Они могли даже остаться в выигрыше. Хулюси-бей смотрел на Саляхаттина с жалостью и отчаянием и старался не встречаться глазами с Хильми-беем. Ничего нельзя было поделать: от предложения прекратить игру Саляхаттин отказался, решительно махнув рукой.
– Оставь нас, любезный, - сказал Хильми-бей.
– Пусть бей-эфенди поиграет. Может, он все вернет. Смотри, и мы ведь тоже в проигрыше. Неужели же бросить игру на половине?