Юсуф из Куюджака
Шрифт:
– Отец согласился, - сказал он.
– Мать еще ломается…
Али молча, точно ничего не слышал, уставился на Юсуфа вопрошающим взглядом. Юсуф расхохотался:
– Да что ты? Успокойся, Муаззез будет твоей женой.
Али не заметил, что в его словах звучит насмешка и даже прямое оскорбление.
– Что говорит Муаззез?
– Она еще не знает. Мать ей сегодня скажет. Юсуф махнул рукой, он хотел поскорее закончить
этот разговор посреди дороги и с выражением высокомерия процедил сквозь зубы:
– Ладно, давай деньги!
Если бы Али как следует владел собой и пригляделся к Юсуфу, он был бы поражен и очень огорчен, Юсуф произнес эти слова не как друг, он словно выплюнул
– Сделка заключена, не так ли?
И быстрыми шагами удалился.
III
Вечером Юсуф, отдав в кофейне «Чынарлы» триста двадцать лир и получив вексель, вышел из кофейни и долго бродил под дождем по городу. Сапоги его по голенища увязли в грязи, а когда он поднимал ногу, глубокий след тут же заполнялся жидкой грязью.
На темных и узких улицах ему попадались навстречу женщины, возвращавшиеся от соседей с застекленными фонарями в руках, и пьяные. Незаметно он пришел на окраину города к берегу Бюкжчай. В этом месте через реку был переброшен длинный деревянный мост, по которому переправлялись повозки, едущие в Хавран и Кемер. У обоих концов моста росли большие чинары. Утихший было дождь снова припустил, и Юсуф укрылся под одной из этих чинар. Мост опирался на каменные быки, пенистые грязные воды реки образовывали возле них бурлящий водоворот. От скрытой тучами луны исходил слабый рассеянный свет, и видно было, как тяжелые капли дождя, падая в бегущие воды реки, оставляли на ее поверхности мелкие, тотчас исчезавшие кружочки.
Юсуф, прислонившись спиной к стволу большой чинары, всматривался в деревья на другом берегу реки, в размытую дорогу, ведущую к городу, с поблескивавшими на ней лужами, тучи, то темные, низко нависавшие над землей, то светлые, высокие. Все это представлялось ему слитным, неразрывным целым. В эти минуты, казалось, в природе ничто не существовало отдельно. Юсуфу почудилось, что и сам он - частица этой огромной глыбы ночного мрака. Он невольно поежился. Мокрыми руками провел по лицу. Со лба по щекам струилась дождевая вода. Это движение точно разорвало его связь с окружающим, и он почувствовал, что существует сам по себе. Его охватило чувство, прямо противоположное тому, которое он испытывал минуту назад, - чувство одиночества. Он огляделся по сторонам, и ему показалось, что тучи, река быстро удаляются от него. Редкие желтые огоньки в окнах городских домов сиротливо дрожали на волнующейся-поверхности реки. Юсуф обеими руками обхватил чинару за своей спиной. Пальцы его попали в холодные трещины коры. Он отдернул руки и положил их на грудь. Ему вдруг показалось, что грудь его в таких же трещинах, что и кора векового дерева, и он почувствовал, как к горлу подкатывает ком. О Господи, как он одинок… Один, совсем один в этом бескрайнем ночном мраке, простирающемся от звезд на небе до гальки на дне реки, от туч, набегавших откуда-то с востока, до моря где-то на западе. В каком направлении ни устремлялись бы его мысли, они никого не встречали на своем пути. Он был уверен, что в эти минуты во всем необъятном мире нет ни одной живой души, которая думала бы о нем, и с каким-то горьким вызовом решил, что и его мыслей тоже никто не достоин. Эти мысли причиняли непонятную боль. Неужели, правда, о нем никто не думает и ему самому нет ни до кого никакого дела? Неужели он прав, считая себя таким одиноким? Пожалуй, что нет. Эти мысли немного успокоили его натянутые нервы. Он
Подойдя к дому, он вынул из кармана ключ, открыл дверь. В прихожей, которая одновременно служила кладовой, а иногда и спальней для гостей, Кюбра с матерью укладывались спать. Увидев Юсуфа, женщина взяла керосиновую лампу, стоявшую на одной из нижних ступеней лестницы, которая вела на второй этаж, и выкрутила фитиль. Юсуф сделал знак рукой, чтобы она не беспокоилась, и хотел было тихо подняться наверх, но, проходя мимо разложенных постелей, заметил огромные блестящие глаза Кюбры, уставленные прямо на него. Взяв у женщины лампу, он спросил:
– Почему вы не спите?
– Ждем ханым…
– А где она?
– Взяла с собой Эсму и ушла в дом к начальнику телеграфа. Там сегодня вроде музыка, веселье. Сказала, что придет поздно.
Эсма была их старой служанкой родом из Румелии, она выполняла в доме множество обязанностей, от экономки до стряпухи.
– А отец не вернулся?
– снова спросил Юсуф.
– Нет… Даже обедать не приходил!
– А Муаззез?
– Барышня наверху… Только что легла… Юсуф, держа лампу, стал медленно подниматься по скрипучей лестнице. Наверху он остановился в нерешительности - то ли взять лампу с собой, то ли оставить здесь, - но, подумав, решил оставить, ведь Шахенде-ханым еще не вернулась. Он сделал было шаг вперед, но вскрикнул от неожиданности и застыл на месте. Дверь в комнату напротив была открыта, там стояла Муаззез и смотрела на Юсуфа.
Она была в коралловых домашних туфельках на босу ногу и в длинной белой ночной рубашке с вышивкой на вороте, рукавах и подоле. Волосы, заплетенные в косы, были откинуты за плечи. Губы кривились в горькой усмешке, она, видимо, долго плакала.
– Как, ты еще не ложилась?
– с деланным равнодушием спросил Юсуф.
– Я ждала тебя!
– Случилось что?
: - Мне надо поговорить с тобой.
– Разве нельзя подождать до завтра?
– Я хотела сегодня… - Поколебавшись, она добавила: - Но если ты не хочешь, я…
Юсуф взял ее за руку.
– Пойдем, поговорим!
Они вошли в комнату Юсуфа, которая помещалась рядом с ее комнатой, сели на постель.
– Брат, за сколько вы меня продали?
– спросила Муаззез без всяких предисловий.
Юсуф, пораженный, взглянул ей в лицо.
– Вернее, за сколько ты меня продал?
– повторила Муаззез.
– Что ты говоришь?
– Мать сегодня мне рассказала… о долге отца и обо всем остальном.
– Ну и что? Чем плох Али? Он тебе не нравится?
– Ты только сейчас решил поинтересоваться моим мнением. Да будет вам известно, я ни за Али, ни за кого другого не пойду.
Разговор явно становился слишком резким. Чувствуя за собой вину, Юсуф сказал нарочито шутливым тоном:
– Может, твое сердце все еще принадлежит Шакиру?
Муаззез вскочила. Руки ее были в пупырышках от холода, но лицо горело.
– Не говори мне больше об этом, Юсуф… Не говори!
Кулачки ее сжались. Она вся дрожала. С болью в душе Юсуф спросил:
– За кого же ты тогда хочешь замуж?
Муаззез опустила голову, и слезы, одна за другой, закапали ей на грудь. Юсуф, потянув ее за руку, снова усадил на постель и тихо, ласково повторил:
– Говори же, за кого ты хочешь?
Подняв на него заплаканные глаза, Муаззез воскликнула:
– Ни за кого!.. Понятно?.. Ни за кого!
Она долго не сводила с него взгляда. Юсуф смотрел ей в глаза, и по его лицу в неверном свете лампы пробежала дрожь. Медленно протянув руку, он погладил ее волосы. Муаззез, казалось, только и ждала этой ласки. Она взяла руки Юсуфа в свои ладони и сказала: