Ювелир. Тень Серафима

Корнева Наталья Сергеевна

– Думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос, - маг несколько сбавил тон, угадав в последних словах гостя укор, мягкий, как прикосновение кошачьей лапки. Обманчиво мягкий.
– Что касается моего отсутствия, я счел вероятность нападения извне или каких-то опасных событий внутри города, ничтожно малой чтобы принимать её в расчет… Так зачем ты здесь?

– Ответ на этот вопрос также известен нам обоим, - остро парировал пришелец, продолжая улыбаться - так ласково, так сладко, как если только что перерезал кому-то горло. И получил от этого удовольствие.
– Я сам иногда пугаюсь нашему с тобой всезнанию, Эдвард. Не следует ли иногда забыть о нем, оставить себе возможность для удивления? Сладостное

чувство, когда всё бывает впервые… Но нет - ты слишком прямолинеен, чтобы притворяться, не так ли? И слишком азартен в игре. Скажи мне, мой проницательный лорд, как высоко оценил бы Доминик степень вероятности умереть этой ночью? Думаю, так же, как и ты, - ничтожно малой. Тем не менее, он мертв, а город его едва не был уничтожен. Почему так происходит? Потому что зачастую данных для анализа и, главное, правильных выводов не хватает. Что-то остается сокрытым даже от самого пристального взгляда, и даже мудрейшие не в состоянии предвосхитить всё. Мы ошибаемся, Эдвард. Возможно, в этом и заключается глупая прелесть жизни.

– Не равняй меня с Домиником, этим глупцом, - сухо отрезал правитель.
– Я создал Ледум, в том виде, в каком он существует теперь. Я вылепил его из глины безвременья и придал чеканные формы будущего. Каждый вдох этого города происходит с моего ведома и дозволения. Ничто здесь не может остаться сокрытым. Ничто.

– Вот как? Значит, это с твоего разрешения был убит твой сын?
– Снова смех. Оскорбительный, невыносимый смех, впивающийся в разум сотнями раскаленных добела иголочек, сотнями сияющих осколков горного хрусталя.
– Или думаешь, раз ты обеспечил тотальное слежение за подданными, те в благодарность не захотят тебя предать?

– Ни то, ни другое, - угрюмо процедил лорд. Он хотел было сказать что-то еще, но удержался и только плотно сжал губы, демонстративно отвернувшись от гостя.

– Ну хорошо, Эдвард, - примиряюще протянул тот.
– Я вижу, ты утомлен и не настроен на беседу. Это я виноват - выбрал не лучшее время для визита. Тебе действительно лучше отдохнуть, набраться сил перед новым днем. Я вижу, он будет нелегким и столь темным, как ночь… мы даже не заметим его прихода. Нити судьбы сплетаются в причудливые и страшные узоры.

– Не нужно пугать меня туманными пророчествами, Альварх, - с досадой поморщился правитель.
– Я готов выполнять обязательства, но избавь меня от этих игр. Должно быть, ты скучаешь, очнувшись ото сна. Если пожелаешь, я…

– Всё в порядке, - кротко оборвал гость, и лорд Эдвард осекся, едва не прикусив язык.
– Поверь, я найду, чем заняться, дитя. Но игра будет продолжаться. Игра будет продолжаться, пока существует этот смешной мир.

Названный Альвархом соскользнул с высокой кровати на пол и наконец-то вышел из-за ширмы. На вид ему казалось не более пятнадцати лет: кожа его была нежна, как бархат, а губы свежи, как лепестки утренних роз. Особо чувствительные особы при виде этакой неземной чистоты и совершенства даже расплакались бы от умиления. Мальчик был белокур и очарователен, словно нежный ангел. И только в темном меде глаз зловеще шевелились сразу три зернышка зрачков.

Глава 18

Если в Ледуме давно уже не осталось табуированных тем, а традиции и церемониальный этикет сохранились лишь в среде аристократов, да и то - в значительно облегченном для исполнения варианте, то в Аманите каждое событие в жизни человека, от момента рождения и до самой смерти, строжайшим образом контролировалось различными правилами и предписаниями. По большей части, их диктовала Церковь, а также законы светской общественной морали. Регламентировалось всё: поведение в обществе и в семье, жизненные сценарии, даже цвета одежды, ношение которых

дозволялось в зависимости от статуса и положения. Нарушение же формальностей неминуемо каралось, в зависимости от тяжести проступка - от всеобщего порицания до публичной смертной казни.

Лорд Октавин был молод, и косность этих правил в значительной степени удручала его. Однако в то же время он понимал, что соблюдение их держит общество в порядке и делает его более управляемым, хотя и медлительным. И уж конечно, открыто выступать против древних, устоявшихся веками законов не стоило, по крайней мере, сейчас, когда власть его так непродолжительна. Один человек не может сломать систему, будь он даже правителем города. Всякое действие рождает противодействие, и люди обязательно будут сопротивляться новшествам, даже если те облегчают и упрощают им жизнь.

Поэтому лорд Октавиан еще несколько минут любовался своим сверкающим на солнце, серебряным городом с высоты окон августейшей резиденции, прежде чем соблаговолил пройти в специальное помещение - малый зал для личных аудиенций.

В Бреонии не было города, который мог бы соперничать с Аманитой в размерах: ни один житель, даже родившийся и умерший здесь, не мог похвалиться, что знает белую столицу достаточно хорошо. Город был столь огромен, что для удобства управлялся четырьмя младшими соправителями - тетрархами, каждый из которых имел отдельную резиденцию в подвластном ему районе. Соправители происходили из четырех влиятельных древних родов, каждый из которых традиционно имел частную армию и воздушный флот, обеспечивающиеся из собственных средств. Дом Аманидов, как правящий дом, помимо личной армии и флота распоряжался также городскими вооруженными силами и стражей, которые содержались за счет немалых налоговых поступлений.

Номинально всей полнотой законодательной власти в Аманите обладал городской Совет, а судебной - городской Суд. Однако все советники и судьи высших рангов происходили из первого дома, а потому политика их была согласованной и лояльной. Дом Аманидов уверенно царствовал уже долгие сотни лет, утвердив в городе стабильную власть, и ничто не предвещало конца их спокойному правлению. Именно Аманиды первыми достигли такого безоговорочного могущества, что титул лорда города, прежде назначаемого Советом в зависимости от реальных заслуг и доблестей, стал наследственным и официально принадлежал их дому.

Терпеливо ожидающий высочайшего внимания человек поклонился и замер, также выдерживая необходимую паузу. Лорд Октавиан чинно опустился за стол, с особой тщательностью поправил рукава торжественных церемониальных одежд цветов глицинии и, не поворачивая головы, сухо произнес:

– Правитель имеет некоторое время, чтобы выслушать вас, Лукреций.

Вошедший был не кем иным, как родным братом лорда, к тому же - старшим братом, унаследовавшим имя отца. По всем действующим законам именно он должен был стать наследником, однако, едва вступив в совершеннолетие, Лукреций совершил поступок, который шокировал и на долгие годы взбаламутил подобное болоту общество Аманиты. Одни находили его проявлением необыкновенной мудрости и дальновидности, другие же - явным признаком слабости или даже безумия.

Инфант по собственной воле отказался от прав на престол - для себя и своих потомков, чем вызвал сильное недовольство старого лорда Лукреция. До конца жизни отец так и не простил первенцу этого отречения, и даже на смертном одре не проронил тому ни слова, унеся свою обиду и в иной мир. По праву рождения Лукреций занимал положение советника самого высокого ранга, но, будучи в курсе всех событий, обычно не принимал активного участия в политической жизни города. Визит его во дворец и просьба об аудиенции стали для Октивиана полной неожиданностью.