Ювелир. Тень Серафима
Шрифт:
– Кто знает, чья это Игра?
– пожал плечами спутник.
– Как известно, смысл Игры не в победе… но и не в поражении, конечно же. Литарх не склонен рассматривать вас как пешку высшего, которую можно вот так пустить в расход. Вы не пожелали принять его волю, и он позволил вам полностью выразить себя в своем неповиновении, в своем упрямстве и бунте. Но протесты, как вы могли убедиться, ровно ничего не меняют. Не лучше ли было сразу уступить? Подумайте над этим. Великий выражает надежду, что вы будете более осмотрительны в вашей… новой жизни.
Заклинатель нахмурился и помрачнел. Несносные драконьи
Неужели у него теперь есть… выбор?
Главное, чтобы об этом не узнал Альварх, иначе… Лорду даже не хотелось думать, что будет иначе.
– Знаешь, что бесконечно забавляет меня во всей этой странной истории, спутник?
– внезапно спросил он, улыбаясь желчной, но на редкость искренней улыбкой.
Рэйв в растерянности развел руками.
– Если честно, ума не приложу, какой момент мог развеселить вас, - недоуменно протянул он.
– История довольно трагична, для вас в особенности.
– Безусловно. Но так ли счастлив победитель? И можно ли назвать победителем того, кто будет теперь вздрагивать от каждого звука, от каждого невинного шороха, мучительно ожидая возмездия? Уже скоро я стану его наваждением, еще большим, чем прежде. Он будет засыпать и просыпаться с мыслями обо мне, он будет видеть меня во сне и бредить мной наяву. Мой бедный палач казнит себя собственным страхом, да и всем вокруг тоже придется несладко. Но я не подарю ему своей ненависти, как не подарил любви. Вот что смешно.
Рэйв внимательно посмотрел в изможденное, но не потерявшее благородной красоты лицо человека, который не перестал быть лордом, даже оставшись без всего, оставшись совсем один.
А бывал ли он когда-нибудь - не один?
– И тем не менее, победитель не будет прощен, - думая о своем, рассеянно согласился спутник. Остановившись, ворон немедленно стал неразличим в темноте.
– И это действительно смешно, милорд.
Эпилог
Время тьмы пришло: солнце садилось куда-то за горизонт, за высокие стены города. Самого заката не было видно, только размытый мутный ореол, как свет далекого фонаря, последнего фонаря на пороге бездны, расплывался вокруг. Метель съела все краски, все формы и расстояния. Отныне в мире существовал только белый цвет, только нежданный пронзительно-белый снег, - снег на пороге наступающего лета. Холодный зимний вечер, колкий пронизывающий ветер, разметавший привычную реальность, как ворох листьев, несущий на своих невесомых крылах тяжкий груз перемен.
Мир умирал.
Природа словно сошла с ума, взбудораженная минувшим потрясением. Дикая встряска Октавиана Севира сбила все ритмы, сломала заведенные циклы и закономерности. Установленный веками естественный порядок вещей был нарушен необратимо. И что придет на его место - новый, иной порядок? Хаос?
Этого никто не мог сказать.
– …Кристофер полагает, что овладел Ледумом, - в который раз негромко проговорил лорд Эдвард, обращаясь, по-видимому, исключительно к самому себе, так что Серафим давно уже перестал особенно вслушиваться в странные, чуть путаные речи заклинателя.
Гораздо больше внимание сильфа занимали волшебные звери Виросы, которые признали в нем своего, чего не делал никто и никогда. Наконец-то кельпи уносили их отсюда, прочь, пусть в неизвестность, пусть в молоко этой страшной ночи, зато опережая безжалостный северный ветер. Серафим не оборачивался, не желая смотреть назад. Прошлого не существовало, он был освобожден от него. Прошлое исчезло, погребенное новым пониманием, новой способностью отпускать, отпускать даже самое дорогое. Будущего не существовало также, а потому Серафим не задумывался и о том, какую злую шутку на сей раз сыграло с ним его милосердие. Так ли это важно? Так ли это важно, когда он свободен от надежд и страхов, от клятв и обязательств, и самое главное - от проклятого небесами Ледума, в который не вернется, не вернется больше никогда. Душа ювелира жаждала одного: последнего искупления - и покоя.
– Кристофер полагает, что овладел Ледумом, - вновь в задумчивости повторил лорд, до приторности смакуя всецело занимавшую его мысль, пробуя на вкус эту невозможную еще вчера фразу.
– В действительности же дело обстоит ровно наоборот. Этот город живет своей жизнью и имеет власть над смертными: воздух, солнце, небо, дождь - всё в нем гибельно для разума, всё разрушает волю и заставляет видеть сны… чужие, несбыточные сны… видеть реальность в ином свете. Кристофер, как и многие, незаметно для себя утратил здравый смысл, исподволь подпал под тлетворное обаяние. Он пойман. Город вошел в его вены, отравил и без того больную кровь. Но поверить городу - всё равно, что взять в проводники блуждающие болотные огни. Черт побери, Ледум может простить любую подлость… простить всё, что угодно… кроме любви к нему.
Некоторое время лорд молчал, устало кутаясь в плащ. Заострившиеся черты его стали совсем неразличимы в круговерти снега. Но уютная материя согревала тело, и маг, обессиленный, постепенно засыпал, - впервые за долгие годы засыпал сам, не принимая никаких мер предосторожности. Как ни удивительно, ощущения грозящей отовсюду опасности не было. Несмотря на невероятное бегство в никуда, несмотря на близкое присутствие чужака, этого странного сильфа, с которым судьба его оказалась переплетена так причудливо, что это невозможно считать простой случайностью…
Но неужели всё кончено, кончено так жалко? Или, быть может, судьба еще подарит им обоим их новые битвы, новые желанные победы? Серафим смотрел вперед со спокойствием, которое внушало лорду Эдварду ничем не обоснованную уверенность, и это оптимистичное чувство не хотелось пока анализировать.
– О, я посмотрю, как будешь ты стараться удержать Ледум в повиновении, мальчик. Уже скоро мой город будет гореть в твоих руках, жечь твои нежные, но такие цепкие пальцы. Это не конец… - он бросил прощальный взгляд из-под капюшона на удаляющиеся неверные очертания башен и отвернулся, отрицательно покачав головой.
– Нет, это еще не конец.