Ювенилия Дюбуа

Гиливеря Николай

Причин покинуть маленький городок и родительский островок достаточно. В списке имеются логичные пункты, а также сакральные, болезненные и утопические.

Становление на ступень взрослее. Благодать простора мегаполиса. Новые люди. Возможности. Относительная свобода. Новые мысли. Романтика, пропитанная страданием бетона. Увидеть что-то большее, чем панельки с пивнухами. А ещё…

Не видеть, как родители стареют из года в год. Скучать по их бессмертному образу. Не видеть собственную жизнь, растворившись в толпе таких же иноземцев. Искать счастья, зная, что единственно возможный вариант — сам путь к нему, но никак не его достижение.

Отправиться в паломничество, где никто не увидит отчаяния и, в конце концов, сгореть в агонии собственного бессилия.

Людям свойственно романтизировать собственный образ. Что уж тут поделать? Куда лучше чувствовать себя особенным и неповторимым, стараясь поступками и стремлениями каждый день удерживать этот внутренний уровень, чем свыкнуться с мыслью повторности «я», слишком рано умерев как воин, распластавшись на асфальте общественного бессилия.

На вопрос родителей: «В какой институт ты собираешься поступать?» — отвечаю уклончиво. Тут вступает в силу игра, где выказать пренебрежение официальной причине уезда никак нельзя.

Надеваю маску вдумчивого молодого человека. Вьющаяся чёлка свисает, падая на оправу очков. Взгляд направлен вдаль, ум как бы взвешивает ответ. На самом же деле я давно продумал план действий до мелочей: «Ну, знаете, главное ведь не столько сам институт, сколько люди. Пока думаю. Веду переписку с одним ректором из института экономики…»

Родители благосклонно кивают. Им радостно за образ повзрослевшего сына. А в будущем, если этому сыну немножко повезёт, он станет замечательной опорой и гордостью!

Я знаю их мысли, уж поверьте. Общая картина вполне чётко прорисовывается в каждой около личности, если только уделить ей немного внимания. Мне без разницы на кого я поступлю. Приоритет в пользу «экономиста» был заранее отдан за счёт самого минимального набора предметов. Русский, математика, обществознание. Всё. Проще пути просто не сыскать.

Если бы у меня оказалось поболи мозгов, то можно было попытаться поступить на филолога, но, увы, влияние впитываемой мною культуры не подразумевало прилежности и официальности. Если ты художник, то обязательно бедный и больной. Поэт — страдающий и зависимый параноик. Романист — сумасшедший каннибал, пожирающий собственную плоть.

В тогдашнем представлении только в таком обличии можно было не стесняться своих попыток прикоснуться к прекрасному перед «последним вздохом».

Неужели моим изначальным желанием была трагическая смерть? С трудом в такое верится, причина вполне может оказаться куда глубже. Например: в образе. Да. Быть трагичным и смотреть на себя со стороны, а после, кто-то обязательно раскусит твой гений. Спасёт в последнюю секунду от свободного падения или падения же нравственного.

Подростковая важность и ненужное высокомерие создало великую стену из причин возвеличить своё «я» в отражении. Смотрите, какой он был великий. Молодой поэт с разбитым сердцем. Одиночка, покинувший родную деревню в поисках смысла жизни, который ему так и не повстречался. Ведь главный его смысл, вся суть этого самобытного нутра — выплёскивать страдания в виде слов. Но почему мы не видели его раньше? А всё по той же причине, почему многие великие люди при жизни были никому не нужны. Народишко требует мгновенных зрелищ. Симфония же — пища эстетов.

Уж простите, господа гении, но в наступившем XXI веке деньги и реклама стали основоположниками медиапространства. Совсем не важно, чего вы там черкаете, главное, чтобы в вас

захотели вложить кучу денег. Без зазрений совести вверить собственное дитя в лапы магазинов, где жалкий профиль и ребёнок станут логотипом на футболке из дешевой ткани. А ещё кружки, сумки, ручки, блокноты, и, конечно же, красивые подарочные книжки по двойной цене.

Теперь плата за принятый гений — гореть в маркетинговом аду. Те, кто не смог прорваться — считают себя уникальными, просто непонятыми. Те же, кто прорвался — считают себя выдающимися, хотя дело в связях, деньгах (за редким исключением) и случайности. Общий же знаменатель вышеперечисленного: игра и природный эгоизм.

Мне восемнадцать. Я симпатичен, молчалив. Одноклассницы проявляют ко мне интерес, но я остаюсь холодным. Не хватало ещё привязаться к благодетелю, под весом которого планы отправятся на свалку. Уехать отсюда — единственное желание, которое мне под силу осуществить.

Еле удовлетворительные оценки в четвертях. Похоже, я расслабился, потерявшись в мечтах. За время, которое так скоротечно умудрилось пролететь в несколько абзацев (пока шумели путаные мысли), я смог завязать с запрещёнкой. Теперь только сигареты и алкоголь. Теперь только традиционная, официально разрешенная травля.

Учитель русского языка говорит мне: «Ты ходячая катастрофа для школы! Ты завалишь все экзамены, особенно великий русский язык!». В такие моменты стараюсь чуть более выразительно ухмыляться на подобные заявления. Декоративный бессловесный ответ очень злит настоящих взрослых, сделать же они ничего не могут.

К их сожалению, даже самый бездарный ученик знает правила государственных школ: из этих стен невозможно вылететь. Как бы эта женщина в сером костюме не хотела, а я пойду на финальные экзамены, постараюсь написать их на минимальный проходной балл — и дело в шляпе. И суть не в собственных низких ожиданиях. Просто тот я оказался на перепутье, где пришлось взять самую сложную вершину — золотую середину.

Я способный. Это точно. При желании можно было написать экзамены с отличием. Подготовиться к ним — дело двух недель. Но это означало бы потерпеть внутренний проигрыш. Поклониться тем, кого ты презираешь. Будучи голодным, склониться за брошенной коркой хлеба. В данном случае: за коркой невостребованного образования, брошенной винтиками системы.

Мне восемнадцать, и я до сих пор пребываю в сладком неведении, что и сам являюсь тем самым винтиком. Сама смерть не может изменить положения, только взращенная иллюзия. Весь из себя скрытый и важный, сдаю экзамены на средние баллы. Весь из себя задумчивый и приглаженный, еду на вступительные экзамены в большой город. Весь из себя волнительный, получаю письмо с положительным ответом, ведь деньги с родителей институт будет получать приличные. Теперь мой отец и мать моя — новые кормильцы всех причастных.

Весь из себя чувственный и спокойный, сажусь на поезд. Общежитие ждёт меня. Я уезжаю, ни с кем не прощаясь. Меня больше не увидят друзья и знакомые, а значит, я смог вычеркнуть себя из их жизни. Теперь мне спокойней на уме. Только дума о светлом лике родителей делает моему сердцу больно, но скоро и это пройдёт. Не забывайте. Главное — бессмертный образ света, нежели гниющая близость плоти.

В плацкарте прохладно. Ночь. Прошло пять часов с момента, как мой портрет в грязном оконце исчез с внешнего пространства, завлёкшись силой движения по распланированному маршруту.