Ювенилия Дюбуа

Гиливеря Николай

Немного проковылять, уйти чуть дальше, а затем тело моё пробьет сильнейшая боль. Я получу ответ на свой главный вопрос и унесу его с собой в место, куда не добраться даже перелетным птицам.

Господи, как жаль, что ты фантазия наша. Человеческий великий вымысел — надежда. Я бы все отдал, чтобы в трудный час ты был со мною духом, а я, в свою очередь, отдал бы тело свое. Но сказки на то и сказки…

В голове каша. Я пытаюсь уцепиться за счастливые фрагменты своей маленькой жизни, стараясь сосредоточенно отыскать их в хаотичном потоке. Но понимаю, что на пороге своего несуществования, абсолютно каждая секунда стала в равной степени дорога мне вне зависимости от контекста. Вся моя жизнь преобразилась

в дорогой, цельный изумруд, который я умудрился так скоротечно proebat`. До мерзкого последнего звоночка остаётся минут пять, может шесть. Я больше не смотрю на время, дабы увековечить мгновение своего осознания. Без сил, весь в поту, продутый ветром до дрожи, падаю навзничь в этом von’yuchem пустыре, чтобы вспомнить главное, понять, как я умудрился дойти до такого pizdeca, но в голову ничего не лезет, кроме ужасного желания жить. Мой мозг пытается уцепиться за любую возможность, за любую ниточку. И вот она есть. Я вспоминаю собственную мысль: «Если жизнь потеряла смысл, то не легче ли вместо вздёра потратить эту жизнь на наслаждение и безумие?»

Мозг пытается перефразировать для такого tupogo меня эту идею. А заключается она в том, что, если уж и умирать, то нужно хотя бы попытаться что-то сделать, а не смотреть на происходящее с obossannymi штанами.

Ещё секунду нахожусь в замешательстве, после расстёгивая дрожащими руками куртку. Мне страшно. Зажмуриваю глаза. На ощупь нахожу бляху babaha. Прости мама, прости отец, прости В… Простите меня все, idiota… Раздаётся лязг, сердце прощается с телом.

И, ничего не происходит. Не верю своим глазам. Я отстегнул это govno и ничего не произошло! НИЧЕГО! Срочно, на втором дыхании поднимаюсь на ноги. Спотыкаясь, сваливаю подальше от этой dresni. Смотрю на часы. ГОСПОДИ! СПАСИБО! СПАСИБО! Я ЖИВОЙ! Я ВЕЗУЧИЙ UBLYUDOK! ЧЁРТОВ ZASRANEC! ГОСПОДИ! ОБЕЩАЮ ЖИТЬ ЧЕСТНО. ОБЕЩАЮ ЗАНЯТЬСЯ СПОРТОМ. КЛЯНУСЬ НЕ РУГАТЬСЯ НА РОДИТЕЛЕЙ. ОБЕЩАЮ НАЧАТЬ ЛЮБИТЬ ВСЕХ ЛЮДЕЙ, НУ, ПОЧТИ ВСЕХ. Я БРОШУ ПИТЬ, Я БРОШУ КУРИТЬ. Я СТАНУ ЛУЧШИМ ЧЕЛОВЕКОМ НА СВЕТЕ. СПАСИБО, СПАСИБО, СПАСИБО. Я СТАНУ ЛУЧШИМ ЧЕЛОВЕКОМ НА ЗЕМЛЕ, КОТОРЫЙ ОТНЫНЕ БУДЕТ ЖИТЬ ПРАВЕДНО. ХОТЯ, ГОСПОДИ, НЕ СТОИТ ЗАБЫВАТЬ, ЧТО ВСЕ МЫ ЛЮДИ. И Я НЕ ИСКЛЮЧЕНИЕ. ТЫ НА МЕНЯ, ЕСЛИ ЧТО, НЕ ГОНИ. МОЖЕТ, Я ГДЕ-ТО ПОЛЕНЮСЬ. КОГДА-ТО НЕМНОГО ВЫПЬЮ. В ПОРЫВЕ ЭМОЦИЙ НА КОГО-ТО НАКРИЧУ, НО НА ТО МЫ И ДЕТИ ГРЕШНЫЕ, САМ ПОНИМАЕШЬ, А Я ТЕМ БОЛЕЕ. ТЕПЕРЬ НУЖНО СРОЧНО ДУТЬ ДОМОЙ И СЪЕЗЖАТЬ НА ДРУГУЮ КВАРТИРУ, А ЛУЧШЕ ДРУГОЙ ГОРОД. СУДЯ ПО ВЕСУ ДВУХ КОНВЕРТОВ — ДЕНЕГ У МЕНЯ ПРЕДДОСТАТОЧНО. ЖИВЁМ!

Отбегаю на метров двести. Нужно отдышаться. Руки ужасно замёрзли. Засовываю в свои широкие карманы. Наклоняю голову, всматриваясь в торчащий циферблат. Просрочили уже минуты три и никакого взрыва…

«Неужели меня просто развели?» — думаю я, и в этот момент доносится громкий хлопок, от которого закладывает уши. Писк почти такой же, как и в детстве, когда взрывали соседний подъезд. Страшное der`mo. Представляю себя в эпицентре, сильно бросает в пот. Куча крови и разорванное тело. Фу! Перестать думать о крови, не хватало ещё упасть в обморок.

Через подземный проход возвращаться нельзя. Нужно в обход, а там, через станцию на электричку зайцем. Достаю руки из карманов, побег с места неудавшегося преступления продолжается. Левая ладошка чувствует прикосновения листка, который решил подышать воздухом и proebat`sya навсегда. Ну что ж, дружище, твой выбор. Мне некогда нагибаться и поднимать тебя. Впереди меня ждёт светлое будущее, в котором я cмогу наслаждаться редким солнцем и природой, выпуская изо рта дым хороших сигарет.

Всё начинается с малого,

с точки вне понимания

материи или пространства,

что родили себя сами –

атрофированными

частями.

У отрезка всегда есть точки,

у вселенной есть бесконечность,

в совокупности же имеем две точки

с бесконечной длиной отрезка,

но все равно это отрезок.

Собою он намекает,

что конечность — вопрос промежутка,

а ещё вопрос восприятия,

а ещё — сам путь исчисления.

Всё остальное — декор,

никому ненужные краски,

всё это игрушки детей:

выросших, взрослых детей.

До сих пор они верят в сказки,

верят в нужность свою и силу,

что подарят конфету щедро

за поступки свои и те,

что не граничат с поступками бога,

безумными мыслями ига.

Люди — подобие божье,

полубоги все — его семя.

И если не ложь — это правда,

то убийство — дар отче,

богохульство — его совесть,

пьянство — его слабость,

самоубийство — его мечтанья,

а похоть — его спасенье.

Всё живое — проекция общего,

одного, большого ребенка,

что не хочет питаться кашей,

а еще придаваться снам,

но его всё равно уложат.

СВЯТО-TECHNO

Диалектика овального стола (1)

«…дет солнечно, без осадков. Ветер северный, один-три метра в секунду. А сейчас, специально для слушателей «FM Патриот», хит молодого поп-исполнителя, который всего за год успел взорвать все мыслимые и немыслимые чарты, став самой обсуждаемой фигурой в нашей великой стране! Фаоллс, со своим хитом «ты ставишь ЗА» …»

Четыре чёрных фургона с дребезжащими двигателями стояли друг за другом у закусочной. На каждом водительском месте сидел человек в чёрном обмундировании без опознавательного шеврона. Ладошка каждой левой руки мягко лежала на руле. Четыре указательных пальца (настроенные на одну волну) начали синхронно отбивать ритм песни.

Остальные восемь фигур в чёрном, что стояли у кассы, забирали двенадцать одинаковых заказов. В каждом небольшом пакете: бургер (плюс) кола. Каждый второй нёс пакет с внеплановым ужином своему водителю. Восемь тел неспешно рассосалось по двое. У каждого первого шевелились губы, напевая хит:

«…молодой и крепкий парень

ты — рубаха. Поднимай свою

пятую точку с кровати и давай

вместе танцевать н…»

Стройные хлопки разорвали вечернюю тишину. Фургоны неспешно двинулись змейкой в сторону района «пять квадратов». Воздух наполнял мешки лёгких приятной прохладой, а за стеклом мелькала историческая архитектура центра. Люди возвращались с работы домой, иногда образуя на пешеходных переходах небольшие кучки. Редкие молодые люди шли себе беззаботно бог весть куда, не заботясь ни о чём, кроме своих нежных чувств.

«…мы поднимем себя и близких,

создадим нерушимый союз. Всех свобод

нам на свете хватит, сплотить на веки

великую…»

На перекрёстке фургон, что ехал последним, свернул направо, остальные же держали рули прямо. Через два пролёта начинался квартал имени Морфенко. Местные ласково называли его «коробочка» из-за особенности ансамбля домов, которые образовывали собой замкнутую блочную систему. Да и сам квартал был не так, чтобы, больше по понятиям. Три фургона повернули в карман налево, юркнув по узкому проезду в мышеловку.