Южнее реки Бенхай
Шрифт:
— Ты помнишь, Юл, нашу встречу с командующим «зелеными беретами», когда он прибыл к нам в министерство обороны?
— Это тот ненормальный генерал, который пришел в Пентагон в грязной форме и в ботинках с металлическими прокладками?
— Ну да, тот самый. Ты помнишь, на чей-то вопрос, как все-таки воевать во Вьетнаме, он ответил примерно в таких же выражениях, что и ты.
— Это интересно. Я не помню, что он говорил, напомни.
— Он говорил очень жестко. Во Вьетнаме, сказал он, надо забыть, чему учили в школах и академиях. Никакой стратегии, никакой тактики. Надо делать одно — убивать. Все вьетнамцы — вьетконговцы или помогают Вьетконгу. Их не переделать, их нужно только убивать. Не лишайте себя
— Вся трагедия, Юджин, — сказал после долгой паузы Мактоун, — состоит в том, что перед армией, которую мы готовимся бросить сюда, ставится именно эта задача — уничтожить Вьетконг. А ты можешь подсказать другой, бескровный план?
— Но не с таким цинизмом и не таким способом тотального истребления всех подряд, — недовольным голосом произнес Смит.
— Я понимаю тебя, Юджин. Мы пробуем все новые и новые варианты. Именно сейчас появился план — как бы это сказать? — комбинированных действий, что ли.
В нем все предусмотрено, все есть. И бочки с напалмом, и сладкие пилюли. Первая часть включает в себя меры по усилению военного давления. Руководство войной во Вьетнаме изымается из компетенции штаба Тихоокеанских вооруженных сил и передается непосредственно главнокомандующему экспедиционным корпусом, подотчетному только Пентагону. В связи с этим я и нахожусь здесь. «Стратегические деревни», будем их называть по-старому, останутся и будут расти, но на новой основе. Кроме колючей проволоки и строгого комендантского часа мы дадим и послабление: начнем строить колодцы, каналы, даже школы и еще что-то. Заодно будет идти серьезная работа по склонению на нашу сторону всех колеблющихся, особенно интеллигенции. Президент Джонсон сказал, что рассчитывает за год, максимум полтора сделать Южный Вьетнам идиллически мирной и спокойной страной. План-то носит имя Джонсона — Макнамары.
— Позволь, Юл, тогда зачем же такая армия, если есть идеальный план умиротворения?
— Войска будут уничтожать ключевые базы или районы сопротивления Вьетконга. Понимаешь, ключевые!
— Это я понимаю. Но что будет, если тот же Додсон посчитает, что любой вьетнамец — выходец из ключевого района?
— Он убьет его, Юджин, как он убивал и до этого. План Джонсона — Макнамары предусматривает подавление любого сопротивления, а рядовой Додсон только помогает этому.
— И ты согласен с этим?
— Я, Юджин, должен делать одно: помогать уничтожать красную опасность. Любой ценой, любыми методами и средствами, потому что это необходимо Америке. Я как твой мифический или реальный Додсон. Только стою чуть повыше его на лестнице и в руках у меня не только автомат. В этом вся разница. Впрочем, ты тоже такой же, хотя тебя определили в другой сектор. Но делать надо — и мы будем делать — одно и то же.
Утром Мактоун, тепло простившись с Фрэнсисом Райтсайдом, с офицерами базы, улетел в Сайгон, оставив Юджина Смита в полном душевном расстройстве. Он не находил себе места, не мог успокоиться, настолько обнаженно прозвучали слова Мактоуна. После них он с горечью признался себе, что действительно идет рядом с Додсоном и майором Тхао.
В одном из полков 25-й дивизии, дислоцированной в дельте Меконга, Мактоун с дотошностью расспрашивал офицеров о том, что они думают о войне, о совместных боевых действиях. Но офицеры — одни были не в меру словоохотливы и подобострастны — таких Мактоун не любил ни у себя в министерстве, ни здесь, другие — молчаливы и настороженны — оставили плохое впечатление. Только командир дивизии вел разговор в деловом ключе, отвечающем его генеральскому званию, и не всегда соглашался с Мактоуном.
Генерал отговаривал своего гостя от намерения побывать в 312-м полку, который находился сейчас на самом напряженном участке, но его доводы на того не подействовали. До
— Мы здесь, — говорил он, — чувствуем себя так, будто попали на чужой пир и в чужом одеянии. Советы наши слушаются вполуха, выполняются в четверть силы. Иногда наши парни поднимаются идти в наступление, а друзья продолжают лежать, и наши становятся мишенями для вьетконговцев. Начинаешь требовать от их офицеров, чтобы приказали солдатам идти вперед, возникают сложные коллизии. Хоть Дина Раска вызывай для дипломатических переговоров.
— А как воюют наши собственные парни?
— По-разному. Морские пехотинцы, особенно те, которые еще не побывали в серьезных переделках, стараются как бы накопить не опыта, а острых ощущений, излишне бравируют. Расплачиваемся за это гробами. Правда, ковбойская лихость скоро проходит. Острые ощущения — кто-то втолковал нашим солдатам! — будто омолаживают душу и сердце, поэтому входят в привычку. Из-за этого слишком много зверств, варварских убийств, иногда беспричинных. Некоторые соревнуются друг перед другом, кто больше добудет ушей убитых вьетконговцев, — ведь за них платят, и ради этого могут отрезать уши даже у сайгонского солдата. Слава богу, мой срок кончается, вернусь в Штаты, буду служить в каком-нибудь полку или уеду в Западную Германию, хотя немцы мне тоже осточертели, но там хоть жить можно по-человечески. А тут дождешься того, что обнаружат тебя однажды захлебнувшимся на рисовом поле или в змеином болоте.
Они только собрались ложиться спать, как совсем недалеко началась сильная стрельба. Майор выскочил на улицу и пропал на долгое время. Мактоун, уже сам хотел последовать за ним, как тот вернулся и обеспокоенным голосом сказал: надо немедленно уезжать, Вьетконг ведет атаку крупными силами.
— Боюсь, что там узнали о вашем приезде, — добавил он.
— Как мог кто-то узнать об этом, что вы городите чепуху? — возмутился Мактоун.
— Здесь, господин помощник министра, все может быть. Вьетконг, как я убедился, везде имеет свои глаза и уши. Не будем тратить времени.
Метрах в пятидесяти от бункера уже стоял бронетранспортер с работающим двигателем. Занять место в кабине было делом одной минуты. Машина, подминая под гусеницы кустарник или кукурузу, рванулась вперед. Настоящую опасность Мактоун почувствовал во время прорыва к шоссе, когда попали в засаду. Хорошо что водитель сумел преодолеть завал из камней и бревен и выскочить на дорогу. Автоматные очереди, горохом пробарабанившие по корпусу машины, уже были не страшны.
«Не хватало только, чтобы помощник министра обороны самой мощной державы оказался в плену у Вьетконга, — зло усмехнувшись в душе, подумал Мактоун. — Представляю, как бы расценили это в Вашингтоне, да и во всем мире. А как бы это подали газеты! Пожалуй, первые страницы несколько дней только бы и украшали мои портреты».
По пути к Сайгону Мактоун оставался задумчивым и, казалось, подавленным. Настроенный всем ходом событий на непременную победу, он жил, как и многие другие, в несколько иллюзорном мире, думая, что стоит только направить во Вьетнам мощь Америки, как победа будет обеспечена. «Но вот оружие не идет, а течет сюда, как по конвейеру, прибывает разная техника и солдаты, — думал он. — А что получается? Под боком у американского командования сидят совершенно безбоязненно солдаты Вьетконга. И этот парадокс никого не удивляет, как будто так и должно быть».