Южный комфорт

Загребельный Павел Архипович

Твердохлеб увидел Валеру уже впереди себя, малыш шел, не оглядываясь, спокойно и упрямо, вразвалочку. Утро было прохладное, и малыш спрятал руки в карманчики штанишек, так же как тогда, когда Твердохлеб впервые здесь его увидел.

– Вале!..
– позвал Твердохлеб.

Тот топал себе дальше, не поддаваясь никаким внешним раздражителям.

– Валера!

Лишь теперь он оглянулся и выдернул руки из карманчиков. Подняв их на уровень груди, он изобразил нечто похожее на объятия и удивленно воскликнул:

–

Дя Твердя?

– Ну, Валера! Давно же мы с тобой не виделись!

– Дядюня Твердюня?
– Он верил и не верил, но право собственника уже властвовало в нем, Валера уцепился в руку Твердохлеба, допытываясь: - Вы у нас сколько будете?

– Ну, немного побуду. Мне же нужно на работу.

– А где ваша работа?

– Она далеко отсюда.

– А там есть ваши негорюйчики?

Твердохлеб растерялся.

– Наверное, есть. Собственно, там полно негорюйчиков. Потому я вам о них и...

– А сегодня вы нам расскажете о негорюйчиках?

– Непременно! Я уже хотел тебя искать, чтобы рассказать о них.

– А для чего меня искать? Вот мы встретились и пойдем в садик...

В садике было то, что и всегда. Дети ничего не забывают. Угнездились на Твердохлебе, словно на ветвистом дереве, заглядывали ему в глаза, каждый добивался своего, но всем хотелось и чего-то общего, настырных отталкивали, на слишком надоедливых цыкали, а сами допытывались:

– Дядюня Твердюня, а как негорюйчики сказали бы: "Я не хочу спать"?

– Они НЕ разговаривают.

– Как это?

– Я же сказал: НЕ разговаривают. Это означает: разговаривают через "не". Например. Вот Валера хочет сказать своей маме: "Я сегодня не буду есть манную кашу". У негорюйчиков это выйдет так: "Не я не сегодня не буду не есть не манную не кашу". Понимай как хочешь!

– Дя Твердя! А если нужно сказать: "Я не хочу учить этот стишок"?

– Тогда так: "Не я не хочу не учить не этот не стишок". И никто ничего не поймет, и плохой стишок вам не нужно будет учить.

– Вот здорово!

– Вот это да!!!

– Дядюня Твердюня, а как бы негорюйчики сказали: "Я не хочу спать"?

– Спать все же нужно. Все люди спят, чтобы набраться сил для работы. Но негорюйчики не спят никогда, потому что они охраняют нашу жизнь. Потому негорюйчики и слово "спать" выговаривают так: "не спать". У них всегда это "не", им они спасаются от жестокостей и несправедливостей мира, а еще от горюйчиков, которые ужасно завидуют негорюйчикам и делают им всяческие пакости.

– Дя Твердя! А какие это горюйчики? Вы же о них нам не рассказывали!

– О горюйчиках я расскажу в следующий раз. А сегодня скажу только, что горюйчики очень любят плакать, поэтому, проследив, где собралось много

негорюйчиков, они наплакивают туда целые озера слез, чтобы утопить негорюйчиков. Теперь вы понимаете, как это нехорошо - плакать?

– Понимаем! Понимаем!
– кричала малышня, провожая Твердохлеба.

А он и сам бы с удовольствием поплакал, да только не умел. Думал, что удалось избавиться от проклятого "не", отдав его негорюйчикам, но с ужасом убедился, что оно преследует его неотступно, и уже он и не Твердохлеб, как всегда, а не-Твердохлеб и Наталка для него не-Наталка, и сама жизнь не-жизнь.

Только прокуратура оставалась прокуратурой.

Нечиталюк пришел свеженький, отоспавшийся, готовый к самому быстрому потиранию рук, повертелся на стуле, поиграл щеками, подпирая языком то одну, то другую, скривился:

– Обстановочка у тебя, а! Убого живешь!

– Мне уже об этом говорили.

– Кто? Подследственные? Не беда - переживут! Слушай, старик, знаешь, зачем я забрел?

– Скажешь - услышу.

– Привет от Савочки. Растешь?

– Расту.

– Ужасно интересуется телевизорами!

– Какими - цветными или черно-белыми?

– Старик, ты же знаешь: темя, что ты копаешь.

– Откуда?

– Не уловил.

– Интересуется откуда - из реанимации или из биотрона?

– Уже в родных пенатах. Проходит стадию реабилитации. Но на работу рвется со страшной силой! Телевизоры - ставка всей жизни! Раскопаешь Савочка на пенсии!

– Сколько раз уже слышали!

– Теперь как раз оно! Орден, статьи в центральной прессе - и на заслуженный!

– Боюсь, долго ждать.

– А ты не тяни.

– Само тянется.

– Там же народный контроль все расчистил. Нулевой цикл.

– То-то и оно: нулевой. А доказательства? Доказательств нет - одни предположения и сумма убытков.

Нечиталюк скис. По диагонали проскользнул к двери, словно его тут и не было, дернул ручкой:

– Старик, крепись!

Что мы знаем о жизни? Чуть ли не ежедневно в "Вечернем Киеве" траурные рамки, некрологи. Смерть снижала свои границы, косила уже сорокалетних: "Внезапно умер...", "После недолгой тяжелой...", "После продолжительной тяжелой..."

Твердохлебу хотелось умереть. Побывал в мире неиспорченном, чистом, безгрешном, молодом, полном надежд и счастья, но не удержался там. Оказался недостойным.

И как бы в подтверждение его грустных мыслей появилась Косокоса.

– Что это у нас творится, - кокетливо откинув прядь пышных волос, нависавших ей на глаза, стала плакаться Косокоса, - что это у нас делается? Такое дело, такая группа, а женщин не берут, и кто же не берет? Твердохлеб?

– Телевизоры мужского рода, - буркнул Твердохлеб.