Южный Урал № 13—14
Шрифт:
Георгий Семенович вытащил литературу и стал искать записку:
— Записка должна быть…
Верно, на дне была записка. Развернул ее. На бумажке было написано что-то самое пустяшное. Тут он зажег свечу, провел бумажку над огнем, а на бумаге выступили слова и какие-то цифры — шифрованное письмо.
Не помню, сколько я получил таких посылок. А потом как-то околодочный надзиратель спрашивает:
— Как ваша фамилия?
— Марков.
— Что-то об вас справлялись…
— Кто?
— Из Екатеринбурга.
Я уж догадался, что в Екатеринбурге, очевидно, напали на след и теперь запрашивают
— Ну, я напишу, чтобы больше на тебя не посылали…
И с тех пор посылки на мое имя прекратились.
Записано в г. Шадринске 3 мая 1938 года со слов бухгалтера мясокомбината, Александра Алексеевича Маркова, 54 лет.
Г. С. Серков служил в Шадринском земстве агрономом северо-восточного района Шадринского уезда, вел революционную работу как среди рабочих Шадринска, так и среди крестьян района своей деятельности (по службе агронома), но в начале 1905 года был арестован и выслан административным порядком.
10 июля 1905 года
Записано в 1935 году от б. рабочего Мотовилихинского завода И. Н. Кольцова, 54 лет. Это стихотворение, ставшее потом популярной песней среди рабочих Мотовилихи, посвящено Борчанинову-отцу, погибшему во время демонстрации в Мотовилихе в 1905 году.
Случай из Всероссийской железнодорожной забастовки (1905 г.)
Дело было в конце августа, но погода все еще была жаркая. Я должен был вести пассажирский поезд от станции Екатеринбург-Первый на Тюмень. Времени до отхода было еще много, я вылез из паровозной будки и пошел с ключом осматривать паровоз. В это время ко мне подходит машинист пассажирских поездов Пахомов, а за ним поодаль — какой-то незнакомый мне человек в поношенном пальто, потертых сапогах, в шапке, с кожаной сумкой через плечо.
— Вот что, Шабров, этого человека ты посади на паровоз. Довезешь до Камышлова, передай его следующему машинисту, чтобы доехать
— А что за человек? — спросил я.
— Делегат Центрального забастовочного комитета из Москвы. Едет конспиративно проверить, насколько люди на местах осознали всю важность готовящейся всеобщей забастовки… Только смотри, жандармерия следит вовсю, за службой тяги особенно смотрят. Будь осторожен!
— Хорошо. Не заботьтесь, не первого везу, — вполголоса сказал я. — Пока все благополучно, там что разве дальше будет.
Я незаметно помаячил незнакомцу и, когда он подошел, сказал:
— Лезь в будку, а там — на тендер. Только приляг, чтобы тебя не было видно.
Я говорил, а сам все смотрел, не наблюдает ли кто за нами. Пахомов пожал мне руку, пожелал счастливого пути и зашагал к паровозу, на котором прибыл из Тагила.
Пробил второй звонок. Я влез в будку и принял от кондуктора путевку; спросил, нет ли чего нового. Кондуктор сказал, что нового ничего нет, но слежка идет еще больше.
Вскоре дали третий звонок, кондуктор свистнул, и я тронул поезд.
На Екатеринбурге-Втором тог же кондуктор спросил у меня:
— На паровозе у тебя, Шабров, никого нет постороннего?
— Нет, а что?
— Меня главный спрашивал, нет ли кого постороннего. При отправлении из Екатеринбурга-Первого заметили, что на паровозе был посторонний человек, неизвестный… На всякий случай, сторожись.
На Истоке этот же кондуктор, подавая путевку, сказал, что в Косулино у меня предполагают сделать обыск.
— Берегись… Главный что-то на тебя нападает, — добавил он.
— Спасибо, друг, я тоже буду полезен тебе когда-нибудь.
Поезд отправился с Истока. Когда миновали станцию, я позвал с тендера незнакомца и сообщил, что его при посадке, видимо, заметили и на следующей станции решили паровоз обыскать.
Мы оба задумались. Потом я говорю:
— Придется тебе перед станцией залезть в тендер, хотя он и с водой. Но это не беда — погода теплая. Разденешься, и если даже будем набирать воду, не бойся, сиди, не утопим. Когда будем в ходу, выберешься, обсохнешь в будке.
Незнакомец сказал, что он лучше спрыгнул бы на ходу. Я стал говорить, что это будет хуже: перед станцией поезд идет под уклон, а если хотят сделать обыск, то за паровозом следят.
— Ну, делайте, как лучше… — согласился товарищ.
При подходе к Косулино я предложил ему снять верхнее платье и остаться в нижнем белье. Он быстро скинул с себя и сам — в тендер, а кочегар свернул его одежду и обувь и загреб в уголь.
Как только в Косулино поезд остановился, к паровозу подошли два жандарма с главным кондуктором. Жандармы влезли в паровоз. Я дал гудок, чтобы отцепили паровоз для набора воды.
— Есть у тебя на паровозе посторонние люди? — грубо спросил один из жандармов.
— Никого нет, кроме своей бригады.
— Как нет! Когда мы стояли в Екатеринбурге, донесли, что к тебе на паровоз сел человек с кожаной сумкой.
— Напрасно слушаете всякую ложь, — невозмутимо сказал я.
В это время паровоз подошел к баку с водой. Кочегар занялся подводить водоналивную трубу к тендеру.
Тем временем жандармы осмотрели будку, затем тендер, заглянули в ящик с инструментами, но нигде никого не обнаружили.