За березовыми книгами
Шрифт:
Когда мы подходили к дому лесника, дождик, мелкий и частый, уже сеял вовсю.
Николай Викторович и лесник с ходу внесли носилки с Ленечкой в сенцы, из сенец – в комнату и положили их там прямо на громадный сундук. Ребята остались на крыльце.
Я огляделся.
В люльке надрывно плакал ребенок. Безукоризненно чистенькая комната с перегородкой, высокая кровать с непомятым покрывалом, большая, недавно побеленная русская печь, цветы в горшках и кадках, яркие плакаты на стенах, горка с посудой, бесчисленное количество разных деревянных мелких изделий:
Но для больного Ленечки, а тем более для всей нашей горластой команды я не увидел здесь места.
А дождь шел и шел не переставая. Все небо заволокло серой пеленой. Как видно, ненастье зарядило надолго.
Лесник нам сказал, что и в сухую погоду машина к его дому «едва доползает», а сейчас о машине нечего и думать.
– Хотите не хотите, – сказал лесник, – а придется вам у меня остаться.
Да, нести Ленечку в больницу на руках в дождь было невозможно. Но и оставаться здесь тоже было невозможно. Ленечку лихорадило, его губы посинели, нога страшно распухла и сделалась багровой, опухоль продвинулась к самому колену – начался воспалительный процесс. Танечка поставила бедняжке градусник.
Молодая худощавая женщина бесшумно появилась на пороге. Она недоуменно обвела глазами всех непрошеных гостей; две крохотные девочки испуганно прижались к ее коленям.
– Настасья, – обратился к ней лесник, – они нам пожар затушили, да один мальчик шибко обжегся.
– Давай светелку освобождай, а то куда же еще, – коротко сказала женщина.
В светелке было полным-полно, с моей точки зрения, ненужных вещей: верстак, доски, самодельный токарный станок по дереву; по стенам были развешаны всех сортов пилы; множество разнообразного инструмента для обработки дерева аккуратненько лежало на полочках; на окне красовались недавно выточенные прехорошенькие шахматные фигурки.
Видно, мы попали в царство хозяина. В свободные минуты он тут «священнодействовал» – вытачивал, выпиливал, вырезал, строгал. Заманчиво и пряно пахло деревом, свежей краской, стружками, смолой.
Конечно, хозяину было очень жалко временно нарушать безукоризненный порядок, но как же иначе быть?
За десять минут все драгоценности бережно вынесли в сенцы. Девочки подмели и вымыли пол.
Галя, Танечка и Лариса Примерная будут спать в светелке, я – в маленькой кладовочке рядом, остальные – в палатках напротив дома, под липой.
Я наклонился над Ленечкой, вынул градусник и стал рассматривать деления. 37, 4 – не так уж это было много, но не так уж и мало для ожога. Попробую проверю через час.
А между тем в сенях шла стукотня, свистала пила-ножовка, шуршал рубанок… Через полчаса улыбающийся лесник принес только что изготовленный им ящик из фанеры с круглой дыркой на дне. Этот ящик внутри был выложен паклей и обит простыней. Медицинское изобретение лесника напоминало большой скворечник, или, точнее, «воронечник». Впрочем, я не знаю, мастерят ли мальчишки подобные домики для ворон.
Ленечку осторожно переложили
– Ну, молодец, поправляйся, – сказал лесник, надевая брезентовый плащ: он уходил в очередной обход лесных кварталов.
Галя, Танечка и Лариса Примерная уселись вокруг больного. Они отирали пот с его лба, подавали ему пить, время от времени меняли куски льда, положенные вдоль стенок «воронечника».
Удалось уговорить Ленечку выпить стакан молока. Он лежал неподвижно и по-прежнему безучастно глядел куда-то в пространство. Все три девочки будут попеременно дежурить возле него, остальным – в светелку не заходить.
Через час я вторично измерил Ленечке температуру – оказалось 37, 9. Зловещая краснота уже переползла через колено. Ужасно положение врача, когда у него нет никаких медикаментов! Ни у нас, ни у жены лесника не было даже одеколона, чтобы сделать подобие спиртового компресса.
Я поймал Николая Викторовича в сенцах.
– Давайте попытаемся тащить его в больницу.
– Но это невозможно. Видите, какой дождь…
– Тогда нужно немедленно отправляться в Курбу за пенициллином. Если сегодня же ночью не начать впрыскивать пенициллин, мы не сумеем остановить сепсис, то есть заражение крови, и мальчику грозит ампутация.
Николай Викторович вздрогнул.
– То есть ему придется отрезать ногу? – глухо спросил он.
– Да! – резко ответил я, злясь на свое бессилие, на Николая Викторовича и больше всего на дождь.
– Ну хорошо, я пойду в Курбу и принесу пенициллин, – коротко ответил Николай Викторович.
– Я тоже с вами пойду в Курбу за лекарством. – Миша рассматривал стоявший в углу токарный станок и слышал весь наш разговор.
– Это единственный выход! – воскликнул я. Отвагой блеснули черные глаза мальчугана.
– Мы с вами вдвоем туда-сюда – марш-бросок. Николай Викторович внимательно оглядел Мишу.
– Ты понимаешь всю серьезность положения с Ленечкой? Ни слова никому о том, что слышал наш разговор. Понял?
– Э-э-э, понимаю. – Миша, нахмурившись, уставился в пол.
– Знаете что, когда у Ленечки такое тяжелое состояние, вам, как начальнику похода, лучше остаться здесь, в качестве резерва, – посоветовал я.
– Давайте я с Васькой пойду, – сказал Миша.
– С Васей? – удивился я.
Впрочем, я вспомнил: Вася за грубость с девочками набрал целых четыре выговора, над ним нависла угроза отправки в Москву. Он должен был обязательно, как у нас выражались, «совершить подвиг». Миша хотел его выручить.
Я подошел к Николаю Викторовичу.
– Пусть мальчики пойдут вдвоем.
Он молча кивнул головой.
Жена лесника, узнав о нашем решении, всполошилась:
– До Курбы пятнадцать километров! Я – да еще в хорошую погоду! – взад-назад за день еле дохожу, а таким мальцам…