За час до рассвета
Шрифт:
Ружу в Спокойных Бродах устроили по-барски: по требованию Рейнхельта в гостинице отвели ей помер с отдельной спальней, снабдили продуктами. Энно три дня отсутствовал. Вернулся усталый, полдня проспал, затем снова исчез на двое суток. Ружа догадывалась, что штаб генерала Вольферца находится где-то поблизости. Энно там проводит все дни. Просила взять с собой — наотрез отказал.
Нет, не оправдывает она доверия Максима Максимовича. Рейнхельт свои делишки обтяпывает где-то вдали
В номере гостиницы было душно и скучно. Пообедав, она прилегла отдохнуть. Ждала Энно — сегодня обещал непременно приехать. Незаметно задремала.
Сколько спала — не помнит. Разбудили ее голоса, доносившиеся из соседней комнаты. Было совсем темно. Осторожно потрогала дверь. Она была заперта. Заглянула в замочную скважину, откуда проникал свет, но рассмотреть что-нибудь мешал вставленный ключ. Ружа приложила ухо к двери. Услышанные ею слова заставили насторожиться. Металлический, с хрипотцой голос кого-то упрекал:
— У меня не хватает больше сил. Сколько так можно? Из-за вас я страхом мучился.
— Давай будем справедливыми, — возразил Рейнхельт. — В карательную сотню, как мне известно, ты добровольно вступил, силком не тянули.
— То не отрицаю. Мы в гражданскую войну своего добивались. Потому как люто большевиков ненавидели.
— А жить-то с ними пришлось, с коммунистами? — добродушно рассмеялся Рейнхельт.
— Нас тогда союзники предали. Сами из Новороссийска на пароходах смылись, а расплачиваться таким, как я, пришлось.
— Упрек опять несправедливый, — осадил Рейнхельт. — Ты сам, по доброй воле, в России остался и обязательство подписал.
— Так золотые горы обещали!
— Твой сотник — человек слова. По его ходатайству в Швейцарском банке счет на твое имя открыт. Вклад твой растет. Мне стало известно, что бывший твой сотник скоро прибудет в здешние места, он назначен начальником заповедника. И вообще хватит волынку тянуть. Ты, собственно, чего, Шмель, добиваешься?
Ружа не отрывала уха от замочной скважины. Звякнул стакан. Что-то забулькало. Рейнхельт вкрадчиво спросил:
— Говоришь, золотые горы обещали? Будут… Тебя ценят и щедро награждают. Не далее, как нынешней осенью, за сведения о партизанах получишь в Сочи усадьбу: на выбор любой санаторий!
Обладатель голоса с хрипотцой возразил:
— В Сочах не хочу, невыносимы эти… соотечественники. Отправляйте в Швейцарию.
Рейнхельт сдержанно рассмеялся:
— Губа не дура. Можно и в Швейцарию, после того…
Опять Ружа не расслышала конца фразы. Дальше Рейнхельт хвастливо произнес:
— Я о тебе генералу докладывал, он торопит. Нам медлить дальше нельзя. Альпийские стрелки наготове. Попав в тыл Красной Армии, они остальное довершат сами… Или боишься в родных горах заблудиться? Один уже разыграл
— Поискали бы кого другого. Узнают… Не сносить мне головы.
— Больше некому.
«Вот оно что, — замерла Ружа, — он его в проводники завербовал».
Тут же ее догадка подтвердилась.
— Ну что ж, я согласен. Мне подвластны волчьи тропы, — расхвастался Шмель, — без единого выстрела Закавказье захватим.
— Вот это — голос мужа! — подхвалил Рейнхельт. — Близится конец твоей двойной жизни. Сделку коньяком спрыснем.
«Сволочь! Шкура!» — кипела Ружа. Она слышала, как они пили, развлекая друг друга анекдотами. Потом Шмель ушел.
Ружа укрылась одеялом, притворилась спящей…
Никогда в прошлом Ружа не поверила бы, что способна делать то, что делает, выносить то, что выносит.
Вынудила обстановка. Немцы погубили ее близких, и она сделалась мстительницей. Убедившись, что Сергей Владимирович не сложил оружия, согласилась помогать ему. После встречи и бесед с Ириной, Метелиным, а затем с Максимом Максимовичем на многое стала смотреть по-другому. Восхищаясь их подвигами, пыталась подражать им.
«Любовь» Рейнхельта она терпела из-за ненависти к нему. Сейчас он, выбривая щеки, без причины улыбался. Это не ускользнуло от наблюдательной Ружи. Косо поглядывая на него, она притворно пожаловалась на головную боль. Рейнхельт, не поворачиваясь к ней, посоветовал развеяться, больше гулять на свежем воздухе.
Именно этого разрешения и добивалась Ружа. Как только скрылась его машина, она тут же покинула гостиницу.
К Каштановому озеру пробиралась через валежник, узкой тропкой.
Юрий опередил, уже ждал в условленном месте. Взволнованная Ружа, забыв поздороваться, тотчас принялась сообщать о своем открытии. Шмель находится здесь, встречается с Рейнхельтом, поведет фашистов через горы. Необходимо помешать ему. Но как?
Маслов понял: она принесла сведения чрезвычайной важности. Но как угадать, кто из местных жителей предатель? В их распоряжении оставалось несколько часов: или они обезвредят его, или он нанесет Красной Армии непоправимый вред.
Юрий попросил Ружу успокоиться, еще раз со всеми подробностями рассказать, что ей удалось подслушать. После этого он прибег к логическим размышлениям. «Да, Шмель — шпион со стажем, матерый враг Советской власти. Выдав партизанский отряд, теперь занес руку над Южным фронтом, Закавказьем. Успеем ли найти и помешать? Ведь Рейнхельт Шмеля торопит, у него альпийские стрелки готовы к штурму горных высот. Но кто он, этот Шмель?.. В лицо его Ружа не видела, а лишь слышала. Особая примета — хриплый голос. От холодной воды и у Айтека Давлетхана горло простужено. Здесь такое у многих.