За чертой милосердия. Цена человеку
Шрифт:
— Тебе что, и сказать нечего, что ли? Ты-то как считаешь?
— Не надо бы вам ругаться! Не время! Спорить можно, а ругаться зачем?
— Разве о ругани я спрашиваю? Ты об отношении к делу говори! Как линию охранения переходить? С Колесником я сам разберусь. Я твердо решил отстранить его от командования бригадой, пока не поздно!
— Не слишком ли резко, Николай Павлович? Чем это вызвано? Я считаю, что все, что предпринималось Колесником, делалось им грамотно и правильно. Разве что история с отрядом Попова? Тут, конечно, проявили мы торопливость и нерасчетливость. А так? Смотри, пожалуйста...
— Что ты — «Колесник, Колесник»? Ты же лучше других знаешь, что все решения в конце концов приходится принимать... нам! — Аристов поначалу хотел сказать «мне», но такое заявление могло показаться нескромным, он запнулся и даже покраснел от смущения.
— А чем же это плохо?
— А тем, что сейчас бригаде, как никогда, требуется твердая командирская рука. Вопрос с Колесником для меня решен. Дело в тебе. Сегодня я буду просить Вершинина назначить командиром бригады тебя. Согласен ты?
— Если будет приказ, то моего согласия не потребуется. Но мое состояние ты видишь, и свое отношение к Колеснику я высказал. Считаю, что никаких перестановок делать не надо. Не время!
— Ладно. Твоя позиция ясна. Теперь о моем плане. Есть у тебя возражения по переходу линии охранения?
— Не лучше ли решить этот вопрос после переправы через Волому? Тогда картина станет яснее.
— Хорошо. Обсудим на совещании командиров и комиссаров. Ну, Николай Иванович, поправляйся скорей.
Вечером трогаемся дальше. Наш разговор держи пока при себе. Я пошел.
В полдень бригадная радиостанция передала срочную радиограмму в Беломорск;
«Вершинину.
В сложных условиях Колесник теряется. С обязанностями командира бригады не справляется. Немедленно назначьте командиром бригады Кукелева. Колесника оставить начальником штаба. Ответ жду сегодня в восемнадцать.
Аристов»
Уже за полночь, когда бригада благополучно миновала дорогу Лазарево — Пелкула и, выслав взвод для наведения переправы через реку Волому, остановилась па привал, пришел ответ:
«Командованию бригады.
Член Военного Совета приказал вступить в исполнение обязанностей командира бригады Аристову. Колеснику исполнять обязанности начальника штаба. Требую ускорить вывод бригады. Держаться направлении woicnee Баранова Гора. Этом маршруте противник имеет гарнизоны Кузнаволок — 100, Баранова Гора — до роты, Сяр-гозеро, Бараки 42—24, Сондалы — по взводу. Проходы между Елмозером и Сегозером минированы, усиленно охраняются. Ведите непрерывную разведку пути движения.
Вершинин»
2
События развивались таким образом, что полковнику Мякиниэми почти ежедневно приходилось менять замыслы и производить перегруппировку своих сил.
Вечером 8 августа он узнал, что попытка
Все внимание полковник Мякиниэми решил сосредоточить на дороге между селениями Железная Губа и Чиа-салми. Он понимал, что другого пути у партизан не было, и надо как можно скорее закрыть этот десятикилометровый проход, не позволить русским перейти дорогу без боя. Руководство преследованием партизан он возложил на командира 2-го батальона майора Пюеккимиеса, а командование заслонами поручил майору Айримо. Для патрулирования дороги он спешно перебросил из деревни Сондалы кавалерийский эскадрон ротмистра Путкопепа. Отдельные егерские взводы получили приказ ни на минуту не терять контакта с противником, постоянно тревожить его и доносить по рации о каждом его продвижении.
10 августа майор Айримо неожиданно доложил, что «рюсся» вновь ускользнули. Они разделились на три группы и перешли дорогу, держа путь на север. Бой удалось завязать лишь с одной группой, но и она прорвалась, так как заслон оказался слишком малочисленным.
Это была большая неприятность, но полковник Мякиниэми, лично разговаривавший по телефону с майором Айримо, не выказал своего раздражения.
Ом тут же приказал произвести срочную перегруппировку. Батальону Айримо поручил дальнейшее преследование, а майор Пюеккимиес должен был как можно скорее собрать свои роты и вместе с кавалерийским эскадроном перекрыть следующую дорогу: Лазарево — Пелкула. Для усиления заслона он выдвинул туда же все имеющиеся поблизости резервы — егерские взводы и раз-ведотряды.
Преследование партизан длилось уже две недели. Командиры все настойчивее напоминали, что солдаты устали, измотались, им нужен хотя бы короткий отдых, и полковник, чередуя свои батальоны в преследовании и заслонах, пытался уравнять им нагрузку. Он понимал справедливость этих жалоб: две недели без бани, без крыши над головой, средь туч комарья и гнуса, с ежедневными бросками по болотам и скалам — тут было от чего устать и измотаться, но едва лишь он вспоминал, зачем нужно все это, как в душе поднималась ярость на самые робкие и вежливые напоминания об усталости. Черт возьми, а как же русские? Они-то не две, а уже
шесть недель находятся в положении куда более худшем! Да подобные жалобы просто оскорбительны для чести финского солдата, признанного мастера лесной войны! Имея четырехкратное превосходство в численности, третью неделю гоняемся за полудохлой русской бригадой, в которой и батальона теперь не наберется, да еще и жалуемся! Стыдно подумать!
Это чувство, вероятно, и мешало полковнику Мякини-эми просить подкрепления, хотя умом он сознавал, что сил ему маловато, чтобы держать под контролем столь обширный район. Кто знает, куда, в какую сторону повернут завтра партизаны, где ставить им очередной заслон?