За чьи грехи?
Шрифт:
— Ишь, старый, словно тебе выхухоль в воде живет, — слышалось меж боярами.
— Что выхухоль! настоящий соболь…
А соболя все нет. Алексей Михайлович начинает тревожиться.
— Он шутит, государь, — успокоивают его бояре, — ишь проказник!
Но проказника все нет — и вода в пруду сравнялась — гладко, как зеркало.
— Ищите его! вымайте из воды! — тревожно заговорил государь. — Ох, Господи!
Все засуетились, но никто не смел броситься в воду. Слышались только возгласы, оханья. Все столпились у пруда, разводили руками, топтались на месте, как овцы…
Вдруг кто-то протискивается сквозь толпу, крестится и с размаху бросается в пруд.
— Еремей! Еремей Васильевич Сухово! — послышались радостные голоса.
Это
— Не клади на земь! не клади! — послышались возгласы.
— Дайте охабень! на охабени качайте! отойдет!
— Ах, Господи! ах, Господи! — повторял Алексей Михайлович, глядя на посиневшее лицо утопленника.
Несчастного положили на охабень, качали шибко, сильно. Жалкое маленькое тело в мокрой одежде беспомощно перекатывалось по охабню, руки и ноги болтались как плети, посиневшее лицо как бы о чем-то просило…
Но его так и не откачали…
XXIII. Роковое пожатие руки
В то время, когда Алексей Михайлович выслушивал доклады дьяка Алмаза Иванова, а потом купал своих стольников, его любимица, царевна Софья Алексеевна, затеяла прогулку в лес по грибы. Она воспользовалась прекрасным, теплым сентябрьским днем и тем обстоятельством, что царская семья и весь двор на днях должны были переехать из села Коломенского в Москву.
Теперь Софья Алексеевна была уже не подросток-девочка, а настоящая девица — «большая»: ей уже семнадцать лет, и она выросла, пополнела и вполне развилась физически.
В это утро, по обыкновению, она училась с Симеоном Полоцким, который никак не мог удовлетворительно объяснить ей, отчего это бывает снег. Хотя он объяснял по-ученому, но ужасно туманно, и это раздражало царевну.
— Егда пара восходит на воздух, — толковал он, — и ветр далече проженет, и та пара отолстеет, обаче же не может в камень смерзнутися, понеже тамо есть мгла посреди: все же строится судьбами Всесотворшего, и идет снег, дождь и град, роса и иней, мразь и зной, воздухом и солнцем, обаче же токмо един. Он всесильный творец весть.
— Ах, Симеон Ситианович, — зевала царевна, — лучше пойдемте в лес по грибы: вон какое вёдро — хорошо, зело хорошо; а то скоро в город переедем.
Конечно, учитель охотно согласился прогуляться в лесу с своей хорошенькой ученицей, и они, захватив корзинки, отправились небольшим обществом в рощу, примыкавшую к дворцу села Коломенского: с ними пошли за грибами и старая царевнина мамка, и случайно бывшая во дворце у царицы молоденькая Ордина-Нащокина, Наталья Семеновна, урожденная княжна Прозоровская.
Читатель, может быть, помнит, что княжну Прозоровскую, постригшуюся было с отчаянья, мы видели в последний раз три года тому, когда она вдруг неожиданно явилась в монашеском одеянии к Воину Ордину-Нащокину и решительно заявила, что в монастырь она больше не возвратится.
Происшествие это в свое время наделало много шуму в Москве, особенно в придворных сферах. Сделалось известным, что инокиня Надежда, урожденная княжна Наталья Прозоровская, отпросилась у игуменьи пойти в Успенский собор, во время службы, с кружкою для сбора пожертвований на святую обитель. Ее отпустили с одной почтенной старицей. Но в соборе, среди литургии, молоденькая инокиня Надежда попросила старицу подержать на минуту и ее кружку, пока она поставит свечку Николе Чудотворцу, — и тотчас же исчезла! Из собора она поехала прямо к тому, кого она давно любила, — к своему Воину.
Многих хлопот стоило родителям их спасти юную беглянку от жестокого наказания по «Номоканону» и по монастырскому уставу [60] . Только личное участие царя в судьбе молоденькой преступницы и его любовь к старику
60
Номоканон, иначе Кормчая книга — сборник правил, регламентирующих различные стороны церковной жизни, в том числе обязанности церковнослужителей. В Россию был перенесен из Византии (отсюда и греческий вариант названия: «номоканон», законо-уложение).
И пришлось простить. Но ее, конечно, по тогдашнему выражению, «обнажили от ангельского чина», другими слонами — расстригли.
Потом любящаяся парочка сочеталась браком, и с той поры молодая Ордина-Нащокина, жена Воина, глубоко привязалась к царевне Софье Алексеевне за ее заступничество пред отцом и при всяком удобном случае являлась во дворец.
Все шли с корзинками в руках, и Симеону Полоцкому дали огромную корзину, потому что он хвастался, что у них в Полоцке он считался первым «грибонаходчиком».
Дорогой говорили о том, что занимало тогда умы московского общества — о бывшем патриархе Никоне и о заключении его в Ферапонтовом монастыре, о ссылке протопопа Аввакума в Пустозерск, в земляную тюрьму, наконец, об изъявлении Разиным покорности.
— А что он после того, матушка царевна, сделал! Не приведи Бог, — заметила молодая Ордина-Нащокина.
— А что такое, Наташа? — спросила Софья Алексеевна.
— Да вот что, государыня царевна. Вечор от батюшки с Астрахани гонец пригнал с гостинцами мне от родителя — груши да виноград. Дак сказывал гонец: была-де в полонянках у Разина царская дочь, персицкого царя — красавица! ни в сказке сказать, ни пером написать. И полюбись, матушка, та царская дочь атаману Разину — уж так любил ее, так любил! — и берег как зеницу ока. Пришло, — говорит, — атаману Разину пора-время говеть, и на духу его батюшка пытает: «что-де у тебя, раб Божий, дороже всего на свете?» — А так и так, батюшка, — говорит Разин: дороже мне всего, — говорит, — царска дочь. — «Кинь, — говорит батюшка, — кинь ее в море, как кинул царь Соломон свой драгоценный перстень. Ежели, — говорит, — Бог примет твою жертву, то на третий же день рыба-кит, аки Иону, возвратит тебе царевну» [61] .
61
Соломон — третий иудейский царь (ок. 965–928 до н. э.); ветхозаветная и неканонические традиции рисуют его величайшим мудрецом. Известна легенда о чудесном перстне Соломона, с помощью которого он укрощал злых демонов. Иона — ветхозаветный пророк. Бежав от бога Яхве, Иона был настигнут морской бурей, насланной богом на корабль. По жребию Иона был выброшен как жертва в море, которое сразу же утихло (ср. русскую легенду о Садко). Иону же проглотила громадная рыба (кит), в чреве которой три дня и три ночи он пребывал, взывая к богу. Вняв его мольбам, бог приказал рыбе извергнуть его на сушу.
— Ну, и что ж? — в волнении спрашивала царевна. — Кинул?
— Кинул, государыня, — отвечала Ордина-Нащокина.
— Господи! — всплеснула руками Софья Алексеевна. — Ну, и как же было дело?
— Да так: был, — говорит, — у атамана Разина пир большой, у него на струге: был у него, — говорит, — в гостях и мой батюшка. Вышла, — говорит, — из своей светлицы к гостям и царска дочь — вся в золоте да в камнях самоцветных, поднесла гостям по чаре, как закон велит. А Разин и говорит к гостям: «вот мое сокровище!» это на царскую-то дочь. — «Царь Соломон, — говорит, — бросил в море свое сокровище — драгоценный перстень, а я — ее!». Да с этими словами схватил ее поперек и словно золот перстень бросил в море!