За чистое небо (Сборник)
Шрифт:
– Командир, горит правый!
– крикнул Ляхов. Пилот "фокке-вульфа", выровняв скорость, нагло ухмыляясь, летел в каких-нибудь 20 метрах от кабины Лобача. Большим пальцем в кожаной краге немец показывал вниз: догорать вам, мол, на земле.
А дальше все пошло совсем не так, как ожидали фашисты. Лобач сделал резкий разворот в сторону. Нервы гитлеровца не выдержали, и он резко бросил машину на высоту.
Горящий бомбардировщик несся в кипящем от пуль и снарядов воздухе. Осколки рвали обшивку фюзеляжа, пули впивались в плоскости, грозили разрушить протектор
Но Лобач действовал с той холодной рассудочностью, на какую способен человек, решивший, что настал для него и его боевых друзей звездный час. Он понимал: раз за спиной гремит дробный перестук пулеметов Ролина и Ляхова, значит, они живы, значит, бой продолжается. В то мгновение он еще не знал, что после первой же атаки Николаю Ролину пулей раздробило ногу. Штурман ничем не мог помочь себе. Только до крови закусил губу, чтобы не закричать от боли.
Шла седьмая минута, как они вступили в бой. Враги предприняли еще одну атаку, но, наткнувшись на трассы с Пе-2, отвалили в сторону.
В ходе воздушного боя Лобачу удалось скольжением сбить пламя с правого мотора. Значит, можно идти на цель.
– Можно, конечно, сбросить бомбы в поле, никто нас за это не осудит. А можно и к цели тянуть!
– советовался Лобач с экипажем.
– Что будем делать?
– К цели!
– тихо отозвался штурман: - Ведь за нами фотоконтроль. Не привезем снимков, эскадрилье не зачтут боевого вылета.
– К Райдепулле!
– поддержал штурмана Ляхов. И они повели израненную машину к цели. "Только бы не подвел мотор, - думал Лобач.
– В крайнем случае дойдем на одном. Надо добраться до цели, сфотографировать разгромленные немецкие батареи у Райдепуллы и выкрутиться из этой передряги".
"Неужели потеряю сознание? Ведь каких-нибудь две-три минуты осталось", - пронеслось в мозгу Ролина.
Он сунул руку в правую унту: там полно крови. Разорвав индивидуальный пакет, Николай крепко перетянул ногу бинтом. Холодный пот заливал глаза, и земля с высоты двух с половиной тысяч метров казалась смутной, расплывчатой, да, и, по совести говоря, ему даже не хотелось на нее смотреть.
Но тут же перед глазами вставали лица друзей. Что скажут товарищи, если они не дойдут до цели, если он не сфотографирует разметанные взрывами орудия фашистов? Тряпка ты, Ролин, а не боевой штурман, - вот что они скажут...
Неимоверным напряжением сил ему удалось поймать цель на курсовую черту. Еще через мгновение, когда появились в прицеле знакомые подковки орудийных рвов, он нажал кнопку бомбосбрасывателей, одновременно включив фотоаппарат.
Правый мотор снова загорелся. Лобач выключил зажигание, перекрыл бензиновые краны. Огонь утих. Надолго ли?
Взяли курс к самому ближнему аэродрому, где базировались морские летчики.
Оставался какой-нибудь десяток километров, когда летчик, обернувшись к Ролину, предупредил?
– Сажусь на фюзеляж. Придержи меня за ремни...
– Садись, только вряд ли я удержу тебя, Петя, - ответил штурман и только тут признался, что ранен.
Приземлились
– Почему же не сказал, что ранен?
– Не хотел мешать. Да и некогда было.
Для Ролина потекли томительные дни лечения в госпитале, который находился в Ленинграде на Исаакиевской площади. Изредка навещали его друзья, чтобы сообщить полковые новости, передать скромные подарки. Часто наведывались делегаты с заводов, фабрик, институтов, школ, стремившиеся выразить благодарность защитникам ленинградского неба, поддержать их своим участием.
Здесь Николай узнал, что на средства, собранные тружениками города в фонд обороны, построена эскадрилья пикирующих бомбардировщиков "Ленинград", что самолеты будут в торжественной обстановке вручены лучшему летному подразделению Ленинградского фронта. И надо было видеть его радость, когда он узнал, что эскадрилью принял под свое командование Герой Советского Союза Николай Клочко. Отныне с надписью "Ленинград" на боргу каждого самолета будет летать его родная третья эскадрилья.
13 сентября Николай Ролин снова занял место в кабине бомбардировщика. В те дни наши войска стремительно наступали в Эстонии.
– Не боишься вылетать?
– спросил Лобач.
– Ведь сегодня тринадцатое число, чертова дюжина?
– Я не суеверный, - рассмеялся Ролин, - а с тобой, Петр, готов лететь хоть до Берлина.
В тот день штурман Ролин водил "девятку". Отыскав немецкий полевой штаб, он точно положил бомбы на цель. Потом были полеты к Тарту, Раквере, Тапе, Иыхви, Таллину, такие же точные, такие же результативные.
Вот и здание на Клубной улице. Не слышно шума в коридорах 97-й школы. Идет урок.
Завуч Зинаида Сергеевна Ефанова предупреждает:
– У Николая Михайловича сейчас киноурок в нашем школьном кинотеатре "Светлячок". Кстати, тема - "Ленинград в блокаде".
И вот заливисто разносится по школьным коридорам звонок. Из "Светлячка" выходит в окружении мальчишек и девчонок Ролин. Я сразу узнал знаменитого штурмана, хотя время не пощадило его.
– Давненько мы не виделись, - после взаимных приветствий произносит Николай Михайлович.
Я ему рассказываю об однополчанах, с которыми встречаюсь в Сосновке традиционном месте сбора гвардейцев 34-го полка, а он о школе, о своих учениках. В этом году он прощается со своими ребятами. Семнадцатый выпуск за послевоенные годы. Многие ребята идут в военные училища, в том числе и в авиацию.
– Завидую им, - говорит Николай Михайлович.
– Жаль, что жизнь не повторяется. А эти ребята космос штурмовать пойдут. Впрочем, каждому поколению свое.
Л. Ярошенко
Помнят люди героев
...Летчик младший лейтенант Иван Сергеевич Черных и штурман лейтенант Семен Кириллович Косинов встретились в 125-м бомбардировочном полку летом 1940 года. Оба прибыли из училищ. Оба были молоды.
Вскоре Черных и Косинов, к своей радости, обнаружили, что характеры у них сходные и стремления одинаковые.