За что?
Шрифт:
— Ну, девочка, рада ты поступить к нам? — трепля меня по щечке, спросила начальница.
— Ах, нет! — вскричала я самым искренним тоном, с тоскою поводя глазами вокруг себя. Брови баронессы нахмурились.
— Вот как! Очень жаль!.. Институт может принести тебе пользу, — произнесла она холодно.
— Она еще очень мала! — произнес папа и голос у него дрогнул.
Мне показалось, что папа был очень сконфужен моим поступком.
— Привыкнет, поймет свою пользу и оценит институтское воспитание, — прибавил он.
— Она, кажется, очень
— Одна дочь, что поделаешь, баронесса! — с виноватым видом ответил папа.
Мне сделалось досадно на него. «Точно извиняется», — мысленно рассуждала я, и уже совсем неприязненными глазами взглянула на начальницу. Но та точно и не замечает моего взгляда.
— M-lle Ролинг, — произнесла она, обращаясь к своей помощнице, — потрудитесь позвать сюда m-lle Рабе. Девочка поступает к ней в класс.
— Сию минуту, баронесса, — ответила та и с самым почтительным поклоном удалилась.
Баронесса Русен между тем стала расспрашивать тетю Лизу и Катишь по каким предметам и как меня подготовляли и почему не привезли раньше. Едва только успела тетя сообщить баронессе Русен, что я слишком впечатлительна и нервна и что надо было поэтому подлечить меня дома подольше, как дверь торопливо распахнулась и на пороге показалась бледная, чуть-чуть сутуловатая брюнетка, среднего роста, с прищуренными глазами водянисто-зеленого цвета, с крупным, насмешливо сложенным ртом, горбатым носом и яркими пятнами чахоточного румянца на щеках.
Она поклонилась начальнице и, быстро подойдя к тете Лизе, сильно тряхнула ее руку, при чем многочисленные браслеты на ее собственной руке издали звонкий, продолжительный звук.
— Добро пожаловать! — произнесла она улыбаясь. Потом быстро нагнулась ко мне, заглянула мне в лицо и сказала:
— А, здравствуй, Воронская!
Воронская!.. Точно что обухом ударило меня по голове. В первый раз меня назвали так. До этих пор никто не называл меня по фамилии. Дома ко мне обращались разно: кто называл меня «Лидюша», кто «Лидок», «Лидка», «Лидочка», «Лидюшка», «Лидюк». «Леденчик»— но фамилии своей я никогда не слышала! И вдруг — «Воронская!»
Что-то больно сжало мне сердце. Я вскинула умоляющими глазами на отца. Неужели он не поправит классную даму и не прикажет ей называть меня иначе. Но — увы! — власть моего отца, на которого я всегда смотрела, как на всемогущего распорядителя нашего маленького домашнего царства, очевидно, окончательно приканчивалась в этих красных стенах…
Поймав мой тревожный взгляд, папа только улыбнулся, а затем сказал:
— Ну, нам пора, Лидюша. А ты иди, познакомься с подругами. Это тебя развлечет. Я заеду к тебе завтра вечером… если баронесса позволит, — прибавил он поспешно с легким поклоном в сторону начальницы.
И опять мне стало обидно на «солнышко»: спрашивает разрешение навестить собственную дочку!..
Баронесса между тем кивком головы дала свое согласие, а мне велела проститься
Я вздрогнула, точно не ожидала, что может наступить минута, когда придется прощаться…
Какое-то странное, непонятное, никогда раньше не испытанное чувство охватило меня…
Если б я заплакала в эту минуту, то мне стало бы легче. Но точно колючие тиски сжали мне горло, и ни одна слезинка не выкатилась из моих глаз.
И с «солнышком» творилось что-то неладное. Лицо его заметно побледнело, а веки разом как-то вздулись и покраснели…
Тетя Лиза первая бросилась ко мне, обвила мою голову обеими руками, прижала ее к груди и глухо зарыдала.
Тщетно старалась она успокоиться. Ее сдержанное рыдание становилось все громче и громче, из глаз полились слезы.
M-lle Рабе (так звали классную даму, которая явилась в приемную по приглашению баронессы) осторожно отвела от меня тетю и, посадив в кресло, стала утешать. Я в это время молча подошла к «солнышку». — Христос с тобой, девочка! — прошептал он, перекрестив меня трясущейся рукою. — Храни тебя на радость твоему папке!.. И… и не забывай меня, Лидюша… Не забывай твоего папу, дитя!..
Последние слова он произнес чуть слышно. С растерзанным сердцем упала я в его объятия, но, по-прежнему, ни единая слезинка не омочила моего нервно подергивающегося лица. Но зато мое бедное, стиснутое со всех сторон клещами, сердце, что испытало оно?
M-lle Рабе снова подошла к нам, взяла меня за руку и подвела к баронессе.
Та перекрестила меня и проговорила: — С Богом!
Я снова кинулась было к папе. Но он только махнул рукою и, поддерживая шашку, вышел из приемной, прикрывая пальцами глаза. Тетя тихо всхлипывала в кресле Я метнулась было к ней, но рука m-lle Рабе удержала меня, и я была принуждена следовать за нею к дверям. Катишь бросилась за нами, крича:
— А со мною-то! Со мною-то и забыла проститься, Лидюша!
Но я уж ничего не слышала больше. В ушах стоял непрерывный звон. Голова трещала… Мне казалось, точно какая-то свинцовая глыба давит, душит меня.
ГЛАВА II
Первая стычка. — Оля Петрушевич
Дзинь! Дзинь! Дзинь! — прозвучал невидимый колокольчик, когда я вышла из приемной начальницы в коридор.
— Это звонок к обеду! — произнесла моя спутница. — Мы сейчас пойдем в столовую, где соберется весь институт.
Бесконечный темный коридор с дюжиной газовых рожков представился моему воображению какой-то таинственной древней подземной гробницей.
— Это нижний коридор, — поясняла мне m-lle Рабе. — Вон, сзади, лазарет и квартира maman. Дальше номера для музыкальных упражнений, гардеробная, бельевая и комнаты музыкальных дам… А вот и столовая, — заключила моя спутница и ввела меня в огромную длинную комнату с бесчисленными столами, поставленными в два ряда и образующими широкий проход между ними.