За день до послезавтра
Шрифт:
— Пропуск я вижу. Документы мои на плечах и за спиной. И еще вон по сторонам стоят. Выходим из машины!
— Погоди, Лень, — буркнул второй лейтенант, показавшийся прапорщику постарше лицом и повыше ростом. — Лейтенант, мы штурмана 184-го полка. Наших машин… больше нет. Нас пустили в город на час, проверить семьи. Сказали… там плохо. Понимаешь? Документы у нас есть. Не тормози нас, пожалуйста. Нам правда надо. Мы туда, и сразу назад.
— С вами кто? — спросил безымянный офицер, переводя глаза на заднее сиденье. Спросил тем же тоном, но уже как-то иначе, — это почувствовалось.
— Э-э…
— Старший прапорщик Судец, 121-й полк. Техник авиационного и радиоэлектронного оборудования. Мне туда
Горло перехватило, и Судец с трудом сглотнул. Потерянных минут было жаль, — не затянулось бы еще на сколько-то.
— Полное название полка?
— Что? — не понял он.
— Я спросил полное название полка.
— 121-й гвардейский Севастопольский тяжелый бомбардировочный авиационный полк.
— Вы, лейтенант?
— 184-й гвардейский Краснознаменный Ордена Ленина Полтавско-Берлинский тяжелый бомбардировочный.
— Сколько именных машин в полку?
— Было восемь…
Офицер помолчал секунду. Было ясно видно, о чем он думает.
— Езжайте. По городу осторожно.
Левый лейтенант стукнул приоткрытой дверью и взялся за ключ.
— А что?
— Было всякое, — неясно ответил офицер, мотнув подбородком. Судец проследил за его движением, но ничего не увидел. Нормальная БМП-1 без опознавательных знаков и тактического номера. Отдельный мотострелковый батальон охраны. Очень не слабый. Что там такое было, в городе, что они так напряглись?
— Мы назад скоро.
В этот раз офицер ничего не ответил и отступил назад. Глухо взревел мотор, и машина начала разгоняться по асфальту. Один из бойцов проводил ее долгим взглядом, но ни рукой вслед не махнул, ничего.
— Прапор, — негромко позвал тот из лейтенантов, кто постарше. — У тебя пистолет есть?
— Нет, откуда же?
— Жаль.
Лейтенант помолчал, внимательно разглядывая ложащуюся под колеса улицу впереди и дома со своей стороны дороги. Машин на улице Расковой им не встретилось ни одной до самого угла со сходящейся улицей 148-й Дивизии. Здесь оказался пост ГИБДД — стоящий поперек дороги «Форд» с синей полосой по борту и два толстых гаишника с кургузыми автоматами, висящими у обоих поперек груди. Увидев военную форму и погоны, они только козырнули, становясь боком.
— Да-а… — протянул лейтенант, которого назвали Ленькой. — Ну ничего себе…
Дальше на дороге были и машины, и торопящиеся люди. Довольно много было «Скорых», все как одна с включенными проблесковыми маячками, но без сирен. В целом же город выглядел ничего, не так уж и страшно. Работали киоски и магазины — кто-то непрерывно входил в открытые двери или выходил, так же торопясь. По Рабочей они повернули налево, а там уже было рядом. Именно в этот момент Судец обратил внимание на то, что дома стоят с выбитыми стеклами. Сначала пустых, с мотающимися жгутами занавесок окон было немного, потом они пошли через два или через одно. Ближе к дому здания стояли уже совершенно голые, засыпавшие блестящими осколками все вокруг, а в одном месте он увидел осевший набок жестяной киоск, тоже с выбитыми стеклами. Выглядело это несуразно — у киоска будто подкосилась одна из стенок, и он стоял, пригнувшись к земле, будто избушка на курьих ножках в детской книжке.
Еще два квартала, и дом. Здесь довольно кучно располагались общежитие бессемейных летчиков и техников дивизии, две «точки» корпусов общежития квартирного типа. Почти рядом около пяти лет назад возвели две краснокирпичные девятиэтажки, в которых больше половины квартир выкупили Вооруженные Силы. Очередь «на улучшение жилищных условий» была, разумеется, почти безнадежная для не обремененного просветами на погонах и сияющими орденами старшего прапорщика, но его ценило командование, и у него были две дочки-близняшки, поэтому его двинули вперед. Именно здесь он прожил последние счастливые годы.
«УАЗ»
Увидеть и осознать все это заняло у старшего прапорщика секунду. Лейтенанты выскочили из машины, как две пружины, не позаботившись закрыть дверцы или обернуться на него. Он выскочил за ними, побежал вперед. У него была безумная надежда, что его дом, кирпичную многоэтажку, просто не видно через столб серой пыли, дыма и кружащихся хлопьев. Расталкивая людей, прапорщик обежал по широкой дуге остатки общежития бессемейных, пробился через несколько цепочек кидающих друг другу обломки мужчин и женщин, воя, побежал дальше. На него нашло какое-то непонятное косоглазие, и на бегу, задыхаясь и крича от ужаса, он с удивительной отчетливостью видел происходящее вокруг сразу с двух сторон.
Огромный мужчина в военной форме, без фуражки, вопя, роет яму в многометровой куче мусора, на кистях его рук нет ни единого ногтя — они сплошные раны. Обрывок глянцевой цветной фотографии под ногами — половинка какого-то школьного класса, столпившаяся вокруг учительницы. Почему-то много обуви: одиночные ботинки, тапки, туфли, детские сандалики, вразнобой лежащие среди камней. Край бетонной плиты, под которым копаются мужчина и женщина: обломки летят в стороны, на других людей, те что-то кричат, сами ни на секунду не прекращая работу. Еще одна растрепанная женщина визгливо хохочет, обнимая серую от пыли, покрытую ссадинами голую девочку лет шести, стоящую с абсолютно застывшим лицом, как пластмассовая кукла. Увидев это, Судец наддал еще, хотя думал, что не сможет.
Пробившись через еще одну группу, обогнув работающий, рычащий, воняющий сизым дымом экскаватор с седым стариком за рычагами, он выбежал к своему дому. К месту, где утром был дом. Здесь была такая же куча, такие же люди. Мужчины, женщины, старики, подростки — они или стояли оцепенев, некоторые на коленях, или остервенело работали. Копая голыми руками, расшатывая обломки палками и гнутыми арматуринами, а затем выдергивая их из кучи, они пытались пробиться к своим детям, женам, мужьям. Оставленных утром на часы, минуты или десятки минут и теперь лежащих там, внизу.