За державу обидно
Шрифт:
Один подполковник попытался решить проблему до слез просто. Взял лестницу и поволок к своему хранилищу. Группа-то — десантная. Сразу четверо легко и непринужденно спрыгнули с крыши и восстановили статус-кво. Исключительно в парламентских выражениях объяснив «гостям», что красть столь нахальным образом чужие, трудом и потом изготовленные лестницы — грешно!
Потом кто-то умный философски заметил: — То, что мы в данный момент сидим на крышах, — явление временное, а то, что мы офицеры, — это навсегда! Может, из этого исходить будем?
Все расхохотались, и конфликт был исчерпан. Лестница, оказывается, при здравом подходе делилась на два хранилища. Это была последняя «дембельная» работа людей в офицерской форме, которые перестали быть абитуриентами, но еще не стали слушателями: приказа не
Далее, на протяжении трех лет учебы никому уже не приходилось собирать окурки, рыть канавы, что-нибудь косить или красить. Я до сих пор с уверенностью не могу сказать, что есть вот эта месячная полоса унижений: специально спланированное звено системы? Ежегодно спонтанно возникающая попытка использовать попавших в новое специфическое положение, жаждущих поступить и через это достаточно бесправных и беззащитных людей? А может быть, просто дурь старшин и подчиненных им каптеров при попустительстве вышестоящего начальства? Ведь те же прапорщики и ефрейторы со слушателями себя вели совершенно по-иному. Твердо уверен в одном: что бы за этим ни стояло — это недопустимо. Должна быть беспощадно уничтожена любая возможность кому бы то ни было подобным образом унижать достоинство офицеров. При этом в самом труде ничего зазорного нет. Дело в подаче этого труда. В самой основе своей поразительно оскорбительной и унизительной. Офицер должен оставаться офицером всегда. Офицер, подрабатывающий на охране всевозможных коммерческих ларьков, на разгрузке вагонов, перекрывающий крыши, хочет он этого или не хочет — перестает быть офицером. Если кому-то кажется, что можно безболезненно на месячишко окунуть офицера в дерьмо, а потом вытащить, и ничего, перышки почистит и… дальше!.. тот глубоко ошибается. Подобного рода действиями наносится колоссальный моральный ущерб офицерскому достоинству. Офицер, копающий окоп, — да! Офицер, тянущий вместе с солдатами пушку, — да! Да что тут перечислять. Любой, самый тяжкий солдатский труд — он в основе своей благороден. Но окурки, но унизительная косьба палками — какой мерой можно измерить ущерб, нанесенный достоинству, самолюбию и чести? Где и на каких этапах дальнейшей службы сработает эта мина замедленного действия? Не это ли один из источников нетерпимого хамства, чванства, высокомерия со стороны старших по отношению к младшим? Кто знает, не сводит ли бывший капитан (ныне генерал-майор) поздние счеты с тогдашним наглым ефрейтором.
Человеческое достоинство теоретически должно быть у каждого. А практически, увы, может и не быть. Но офицерское достоинство — категория особая. Оно предполагает обязательное наличие достоинства человеческого. И должно быть минимум на порядок выше его. Тогда держава может спать спокойно.
Едва мы слезли с крыши, как нас построили, зачитали приказ, что все мы слушатели. Было дано пять дней на устройство личных дел и велено было прибыть 31 августа к 10.00.
Народ устремился устраиваться в общежитие. 31 августа в 10 часов курс был построен в коридоре на 7-м этаже академии. Старшина пошел докладывать. Появился седой, простоватого вида полковник и скомандовал: «Вольно!» Представился: «Я — ваш начальник курса. Фамилия моя, как у последнего русского царя, — Романов. Зовут, как Суворова, — Александр Васильевич».
И назавтра мы начали учиться. Сразу надо сказать, что за простоватой внешностью полковника Романова скрывалась глубокая мудрость, знание тонкостей дела и психологии людей. Он руководил курсом уверенно, строго и жестко, но никто на него не обижался, потому что был он прежде всего справедлив. Умел найти выход из любой сложной конфликтной ситуации. Такие на первых порах возникали часто.
«Папа» Романов умудрялся всегда исключительно вовремя смягчить обстановку улыбкой, к месту сказанным острым словом, был вездесущ всезнающ. Появлялся всегда там, где его не ждали. Был методичен и скрупулезен, как немец. Любил большой военный порядок и умел привить к нему вкус нам. В то же время не был мелочно придирчив. Курс в его руках действовал как хорошо отлаженные часы. На мой (да и не только на мой) взгляд, Александр Васильевич был образцом офицера-воспитателя.
Если «папа» брался кого-то ругать, а без дела он никого не ругал, то делал это безо всякого хамства и мата, исключительно
Ко всему еще Александр Васильевич был большой дипломат, благодаря чему нас совершенно не доставали никакие политорганы. Жили и учились, что называется, как у Христа за пазухой. Все мы, выпускники Александра Васильевича Романова, помним, любим его и благодарны ему за то, что он в нас вложил. А главное среди этого — всегда, везде, как бы высоко ни вознесла тебя судьба или низко ни опустила, оставайся человеком и никогда ни на какие блага не разменивай честь.
Вначале, как и всегда, учебный процесс разворачивался тяжело. Были тому объективные и субъективные причины. Главной среди объективных причин, на мой взгляд, являлась следующая. Академия была основана в 1918 году, в эпоху царствования кавалерии, матушки пехоты и довольно-таки допотопной артиллерии. Танковые войска и авиация были в эмбрионном состоянии. О ракетных, космических, воздушно-десантных войсках никто и не помышлял. Шло время, создавались новые рода и виды Вооруженных Сил, совершенствовались и переходили в другое качественное состояние тактика, оперативное искусство, стратегия; а три года обучения оставались неизменными.
Существенные изменения проходили внутри этой трехлетней программы обучения. Военное искусство, которое в период становления академии изучали очень детально, с прилежным изображением схем взятия Ганнибалом Карфагена, вынуждено было потесниться. Росло количество новых предметов, с ним количество кафедр, создавалась новая учебно-материальная база, но всегда академии были присущи два больших порока: не было оптимизации соотношения изучаемых дисциплин и систематическое, порой достаточно значительное отставание учебных программ от реальной жизни войск. Подчеркиваю, это только на мой взгляд.
Оптимизировать соотношение дисциплин нельзя было по простейшей причине. Реально это могла сделать только компьютерная система, но ее не было. Я не уверен, что она есть сейчас! Поэтому программу определял начальник академии.
Боже меня упаси сказать что-либо хулительное в адрес всех ушедших и ныне здравствующих начальников академии. Последнее это дело — швырять камни и грязь в спину оставивших свой пост и яркий след в жизни заслуженных генералов. Но здесь надо видеть объективную сторону. Каждый начальник академии — прежде всего человек, и ему присуши определенные симпатии и антипатии. Один уповал на танки, второй — на артиллерию, третий делал ставку на ракетные войска.
В соответствии с этим доворачивалась программа, но во всех случаях это все равно не был оптимальный вариант. В результате постоянно перенасыщенная, безобразно раздутая, иногда перекошенная в ту или иную сторону программа, которую реально в полном объеме не мог освоить даже человек с повышенным интеллектом. Еще Козьма Прутков сказал: «Нельзя объять необъятное».
Отставание академии от войск хорошо просматривается на примере становления относительно молодого тогда предмета АСУВ — автоматизированные системы управления войсками. В недрах ВПК вовсю шла разработка этих систем, создавались экспериментальные части, на их базе проводились учения, а в академии на этот период усилиями энтузиастов было создано два класса. Без учета всех остальных только на первом, основном факультете было 24 группы. Вопрос: возможно ли научить такое количество слушателей на базе двух классов?
Даже если считать, что все оборудование этих классов беспрестанно находится в безупречно исправном состоянии, чего практически не бывает, все равно ответ один — невозможно! В результате преподаватели вынуждены большую часть занятий проводить на пальцах, что полностью исключает усвоение материала, и слушатель выпускается со смутным представлением о том, что где-то они есть, системы управления — большие и красивые. И даже если военная злодейка-судьба сводит его с ними, то ему приходится не доучиваться, а просто учиться заново.