За две монетки
Шрифт:
Еще сильнее возмущает ее, что мальчик как-то заговорщицки переглядывается с отцом, явственно обладая недоступным ей тайным знанием. Впрочем, папа быстро прекращает перемигиваться с сыном, ради конспирации углубляясь в недра бумажника — довольно скудные, признаться, недра, чтобы оттуда извлечь несколько купюр.
— А на нас троих… или двоих… Ладно, выходи на свою «Орбиту» в одиночку, а мы пас. Поиграли уже сегодня в «красиво жить не запретишь».
— Беги занимай очередь, — со вздохом соглашается мама, и мальчик вмиг срывается с места в карьер, зажав деньги в кулаке. Женщина провожает его тем изумленным взглядом, смесью гордости и тревоги, которым смотрят на подросших детей — какой еще маленький… Но надо же, какой уже большой.
— Деноминация, или почувствуй
Они неспешно идут вслед за сыном, чья яркая футболка уже мельтешит в середине очереди на аттракцион. Из киоска с контрафактной музыкой, каких полным-полно в последнее время появилось по паркам и подземным переходам, слышится знакомая мелодия — за последние два года эта песня воистину заполонила Москву, ее крутят на каждом углу, кто вслушивается в слова, кто нет, но от этого она, как ни странно, не делается хуже.
— Слышишь? — женщина хватает спутника за руку, оборачиваясь на звук.
— Конечно, слышу. «Скорпы». Старый добрый ветер перемен, могло быть и хуже.
«I follow the Moskva Down to Gorky Park, Listening to the wind of change. An August summer night, Soldiers passing by Listening to the wind of change…» [42]42
Все же рискну добавить подстрочный перевод куплетов знаменитой песни группы «Scorpions»: «По течению Москвы-реки, вниз к парку Горького я иду, слушая ветер перемен. Август, летняя ночь, мимо проходят солдаты, слушая ветер перемен… Мир становится меньше. Мог ли ты подумать, что мы можем быть так близки — как братья. Будущее разлито в воздухе, я чувствую его повсюду, оно веет в ветре перемен… Мы идем по улице, далекие воспоминания навеки похоронены в прошлом… Вниз по течению Москвы-реки к парку Горького я иду, слушая ветер перемен… Ветер перемен бьет в лицо времени, как буря, звонящая в колокол свободы для умирения сердца — пусть твоя балалайка споет о том, что хочет сказать моя гитара… Забери меня в волшебный миг славной ночи, где дети завтрашнего дня спят под ветром перемен»…
— Вот в парк Горького мы так и не сходили, — тихо говорит она, глядя куда-то далеко-предалеко.
— Ты о чем?
— Ну, ты ж знаешь. Мне эта песня с первого раза как напомнила про… наших добрых синьоров, так и осталось. Просто про них. Про то, как мы тогда… гуляли.
«The world is closing in. Did you ever think, That we could be so close, like brothers — The future's in the air, I can feel it everywhere, Blowing with the wind of change…»Мужчина ласково снимает с жены потрепанную белую бейсболку, гладит по волосам.
— К слову сказать. Ты долго еще будешь носить эту… кепку?
— Пока не изношу вконец.
— По-моему, это уже произошло лет пять назад, — осторожно сообщает тот, с чем-то вроде жалости разглядывая головной убор.
— Не произошло. Отдай, — она
— Ведь десять лет уже…
— Ну и что. Все равно он был самым потрясающим мужчиной, которого я знала в жизни.
— Ты же его и не знала совсем. Какое там знакомство за два дня.
— Снова-здорово, — вздыхает женщина, надевая кепку на свое аккуратное каре — сочетание и впрямь дурацкое. — Сколько раз мы уже этот разговор вели? Сто? Двести? И столько же раз я говорила, что это вам, мужчинам, обязательно знать про человека, чтобы его узнать. А женщине достаточно… почувствовать.
«Walking down the street, Distant memories Are buried in the past forever… I follow the Moskva Down to Gorky Park Listening to the wind of change…»— И что же ты такого особенного почувствовала, чего не было, скажем, во мне?
— Давай не будем по сотому разу, — приподнявшись на цыпочки, она легко целует мужа в щеку. — Ты — другое дело. Ты — свой. Кроме того, ты должен быть ему благодарен… ведь это из-за него я с прежним женихом разошлась.
— А я-то, простая душа, думал — из-за меня.
— Из-за тебя я связалась с тобой, — улыбается она, переплетая с супругом пальцы. — Потому что ты был больше всего не похож… или нет, похож на… На другого, в общем. Да теперь уже какая разница. Я тебя люблю.
— Ну да, и скучаешь по французу десятилетней давности.
— Ты не понимаешь, — Зинаида отворачивается, чтобы не было видно нешуточных слез, разом набежавших из ниоткуда. — Я не то что бы скучаю. Просто…
— Я и тогда говорил, а ты слушать не хотела… Только рыдать. На совершенно пустом месте. Уверен, все с ними в порядке было. Просто переехали. Или стало не до нас. Или какие-то важные дела появились. Мы же не знаем про них ничего. Не пришел человек на встречу с полузнакомыми приятелями. Это не значит, что он непременно скончался! Что за глупости. В центре города, во время Олимпиады…
— Не глупости. Я точно знаю. Они бы пришли.
— Сменили гостиницу.
— Они видели, где я живу. Он бы дал знать, понимал же, что будем волноваться. И потом… я сразу почувствовала, что все не так.
У Романа становится такое лицо, будто он хочет сказать — «О женщины, женщины», или еще что-нибудь из Чехова. Но он умудряется промолчать, только рассеянно гладит жену по голове. Вернее, по белой потрепанной кепке.
«The wind of change Blows straight into the face of time, Like a stormwind that will ring the freedom bell For peace of mind — Let your balalaika sing What my guitar wants to say…»— Такие, наверное, и не могут долго жить, — выдыхает Зина, с прицельным вниманием следя за самолетиком в ясном небе. Двойная белая полоса перечеркивает синеву пополам, теряясь в облаках. — Не с нами. Не для… нас.
— Ну, полно тебе. Смотри, Гошка загрузился в кабину. Уже на старте.
Их чернявый сын, высокий для своих лет, но хрупкий — и какой-то особенно маленький рядом с белокурым толстяком, с которым он делит красную лодочку «Орбиты», радостно болтает ногами, поднимая с помоста летнюю пыль. Он слишком горд, чтобы помахать родителями рукой, но искоса следит, на месте ли они, смотрят ли.