За дверью

Евсеев Максим

– Да какое прошлое? Ты двух детей убил, изверг!

Следователь не мог не взорваться. Он ходил по всей камере, использовал все окружающее пространство, не раз вмешивался в личную зону мужчины и использовал все известные ему методы силового воздействия на допросах, исключая физические. Даже угрожал ими, однако мужик оказался на поверку очень крепким орешком. Он постоянно уводил разговор в другое русло, не отвечал, игнорировал вопросы, молился. Капитан совершенно не верил в его искренность. И даже когда тот зачитал "Отче наш", в ответ ему сыщик чуть ли не рассмеялся. Он понимал, что даже разговор

на отвлеченную тему никак не помог ему успокоить нервы. Еще чуть-чуть и терпение безнадежно лопнет и он сорвется.

Петренко вновь проигнорировал его прямой вопрос и опустил голову. Он бы сжался в клубочек, если бы мог. Следователь же в очередной раз наращивал давление. Он кожей ощущал, как с каждой минутой к нему все сильнее подступает точка кипения.

– Ты же ведь понимаешь, что я все равно добуду ответы на свои вопросы, чего бы мне это не стоило?

– Не думаю, господь тебе не позволит.

– НЕТ БОГА! НЕТ! – Заорал наконец Михаил и несколько раз ударил кулаком по хрупкому алюминиевому столу.

– Есть, и в тебе он тоже есть.

Крылов ударил ногой в батарею, повредив подошву. Затем подошел к двери изолятора, повернувшись к мужчине спиной. Он не боялся нападения сзади, так как Петренко приковали двумя наручниками. Одни надели на запястья, вторыми приковали его ногу к ржавой батарее. Даже если бы тщедушный Петренко захотел, он бы ни за что не смог физически одолеть плотного коренастого следователя. Несмотря на схожий возраст, они находились в разных физических кондициях. Даже будучи хроническим алкоголиком, Крылов без труда бы справился с хрупким морщинистым мужичком.

Капитан дрожащими от перевозбуждения пальцами достал из промокшей пачки последнюю сигарету и нервно закурил. Он стоял лицом к решетке и видел все, что происходит в коридоре. Звенящая пустота царила в этом темном, тихом царстве. Только в конце коридора на вечернем дежурстве сидел один молодой курсант и заполнял кучу ненужных никому бумажек. Больше никто на первый этаж изолятора не заглядывал. Даже некоторые камеры по соседству пустовали. А те, в которых сидели задержанные, хорошо изолировались от звуков.

Крылов очень быстро докурил сигарету и выбросил окурок прямо в угол камеры. Он снова потянулся в карман своего пальто за очередной порцией никотинового яда. Однако когда Михаил раскрыл пачку и не смог там нащупать ничего, кроме скрежета мокрой бумаги, его глаза закрылись от досады, а руки с силой сжали пустую пачку. Еще одной сигареты ему бы точно не помешало.

Следователь прикрыл "форточку" в двери камеры и повернулся к Петренко. Мужчина так и не поменял позы. Все сидел смиренно, сведя ноги и руки вместе и целуя крест на груди. Его взгляд расплывался, а тело мерно покачивалось.

Спокойствие и смирение мужчины привело капитана в исступление. Он издал яростный крик и с силой опрокинул стол. Петренко подскочил на стуле, однако встать не смог. Он был очень слаб, чтобы сопротивляться. Плотный Михаил взял его за шиворот и повалил наземь. Мужчина попытался закрыть голову руками, однако его попытки оказались тщетными. Этим он только забавлял истязателя.

Сыщик бил его кулаками в живот, ломал ребра и кусал за уши. Затем в ход пошли ноги. Следователь бил его до тех пор, пока Петренко не стал кашлять кровью

и плакать от адской боли изнутри. Михаил старательно избегал ударов в голову, боясь убить мужчину.

– Не надо, прошу! – Вопил Петренко.

– Ты убийца и педофил! – Ревел ему в ответ Крылов.

Мужчина ничего не мог ему ответить. Капитан выпускал пар с такой силой, с какой и по молодости не часто дрался. Его забавляла беззащитность жертвы, ее слабость и нежелание отвечать. Еще сильнее заводили молитвы, которые мужчина пытался читать вслух. Чем громче вопил Петренко, тем сильнее его били. Голос срывался, изо рта шла кровь, но избиваемый старался удержать себя в руках и не осыпать изверга проклятиями.

Пол постепенно наполнялся брызгами крови, Петренко стошнило. Он больше не произносил ничего, кроме одного единственного: "Боже, спаси нас!" и продолжал безуспешные попытки закрыть живот от ударов.

Наконец все прекратилось. Избитый до полусмерти еле дышал и жадно пытался глотать воздух, пропитанный злобой мучителя и кровью мученика. Мужчина продолжал верить, что Господь Бог все еще с ним и он поможет, если потребуется. Эта вера заставляла его еще сильнее вдыхать воздух и цепляться за жизнь. Он вдруг осознал, насколько сладким может быть обычный глоток кислорода. С своему несчастью, Петренко не потерял сознание. Поэтому боль не покидала его ни на минуту. Он испытал такое чувство, будто все его внутренности перемешали между собой и превратили в кашу. Тяжело дышалось и от сломанных ребер. Их осколки вполне могли пробить легкое и тогда мужчина был бы обречен. Он мужественно цеплялся за жизнь, продолжая смиренно лежать без возможности и без желания оказать сопротивление и причинить боль.

Крылов тоже дышал с хрипотцой и одышкой. Но по причине усталости, а не жгучих мук. Он быстро пожалел, что сорвался, однако не решился дать слабину и показать жалость со своей стороны. Сыщик утешал себя тем, что Петренко заслужил сурового наказания. Заслужил, потому как убил минимум трех ни в чем не повинных детей. Этого аргумента было достаточно для следователя, чтобы дать себе волю.

Он вышел из камеры и закрыл ее. Кулаки саднили, а на обуви вместе с засохшей уличной грязью появилась свежая вязкая пленка рвоты. Мужчину вырвало на его ботинки. Михаил кусочком штанины вытер потертую кожу и направился в конец коридора, откуда уже бежал навстречу дежурный.

– Товарищ капитан, что там случилось? – Растерянно спросил молодой человек.

– Неважно. Просто никому об этом не говори. Понял?

Крылов грозно посмотрел на парня двадцати пяти лет и показал окровавленные кулаки. Тот растерянно покивал головой:

– Есть, товарищ капитан.

– И еще. – Крылов глубоко вздохнул. – Вызови ему врача. Мне по делам надо.

"Презумпция виновности"

Еще пару дней Петренко, измученный и избитый, подвергался допросам по нескольку раз в день. Крылов постепенно успокоился и избрал новую тактику поведения. Вместо прямого и сильного давления на допросы он постоянно носил с собой бумаги, на которых ручкой предварительно писал "чистосердечное признание". Еще он приносил в камеру маленькие иконки, как бы желая получить благословение подозреваемого.